Денис Давыдов (Историческая хроника)

– Что вы, помилуйте! У меня и лошадей французы взяли и все амбары обчистили… Семян даже не оставили… Я, видите ли, на свое несчастье, не сумел вовремя отсюда выехать и столько ужасов пережил… Не знаю, как жив остался… Да вот сами можете видеть, что злодеи наделали, – он поспешно распахнул дверь в одну из комнат, где на полу валялась поломанная мебель, а на стенах висели изорванные обои. – Ведь этаких разбойников свет не видел! Они, представьте, даже стреляли в меня…

Денис саркастически усмехнулся. Доказательства были шиты белыми нитками. «Нарочно, подлец, комнату подготовил, чтоб хоть немного оправдаться», – подумал Давыдов. И тут же заметил:

– Однако ж, господин Масленников, основное ваше имущество сохранилось… Интересно знать, каким образом?

– О, это совершенно случайно… Мне, представьте, удалось подкупить одного французского офицера и через него достать охранный лист…

– Вот как! Любопытно! Позвольте-ка взглянуть на чудесную сию бумажку…

Масленников нехотя достал из комода документ. И все окончательно разъяснилось. Сам смоленский губернатор Бараге д'Илье подтверждал, что господин Масленников освобождается от всяких военных постоев и реквизиций в уважение к добровольно принятой им на себя обязанности продовольствовать французов, находившихся в Вязьме.

По мере чтения бумаги лицо Дениса принимало все более мрачное, зловещее выражение. Заметив это, Масленников пришел в замешательство, пробормотал:

– Вы не подумайте… У них такая форма… Неприятеля я не снабжал…

– Молчите, сударь! – угрожающе прикрикнул Денис. – Я не судья и не буду копаться в совершенных вами мерзостях. Вы дадите за них ответ в ином месте. А теперь извольте выслушать меня… Помимо всего прочего вы осмеливаетесь задерживать крестьян-партизан и даже наказывать их за усердие, проявленное в борьбе с любезными вам иноплеменниками…

– Никогда того не было, богом клянусь! – вновь попытался оправдаться уже не на шутку струсивший помещик. – Людишки разбаловались… От работ уклоняются, неизвестно где шатаются, а потом партизанами себя объявляют… Оброчный мой, Терешка, полгода домой глаз не казал, пьянствовал на стороне, партизан-то и во сне не видел, а тоже…

– Лжете! – перебил выведенный из себя Денис. – Я сам Терентия в лесу встречал и могу свидетельствовать о заслугах его перед отечеством… Прикажите сейчас же, сударь, чтоб Терентий и другие партизаны могли свободно возвратиться в свои дружины…

– Слушаюсь… Будет исполнено… – низко склонив голову, пробормотал помещик.

– А если узнаю, что вы снова вздумали повторить свои гнусности… Берегитесь! Я найду скорый способ отучить от них! – грозно и внушительно предупредил Денис на прощание.

Но дело на этом не кончилось. Крестьяне из соседних деревень, прослышав о приезде казаков, собрались около дома. Когда Денис, провожаемый хозяином, показался на крыльце, крестьяне, почтительно сняв шапки, стали жаловаться:

– Управы ищем, кормилец, на господина Масленникова…

– Вместе с хранцами он нас грабил, а хлеб и скот наш в Вязьму посылал…

– Всех разорил, ни синь-пороху не оставил!

Слушая эти справедливые нарекания, Денис чувствовал большое смущение. Он сознавал, в какое рискованное положение поставлен. Масленников был дворянин и помещик. Выругать с глазу на глаз, сообщить о его поступках начальству – это одно, а осудить открыто, при крестьянах – другое. Денис колебался. Крестьяне могли по-своему истолковать его слова и учинить над Масленниковым самосуд, подав тем самым дурной пример другим. И в то же время заступиться за изменника не позволяла совесть.

– Попробуйте перед ними оправдаться, сударь, – злым шепотом произнес Денис, обращаясь к стоявшему позади него посиневшему от страха помещику.

– Они бунтовщики… разбойники… мошенники… – заплетающимся языком еле слышно ответил Масленников. – Их пороть надо… пороть…

Это было уже слишком. Подобные доводы, ничуть не оправдывая помещика, незаслуженно обижали ограбленных им же крестьян. Почему-то в памяти Дениса всплыл вдруг тот ночной разговор гусар. «Вот через таких помещиков и недовольство в народе пробуждается, – промелькнуло в мыслях. – Люди за отечество ни достояния, ни жизни не жалеют, а этот подлец только о шкуре своей заботится…» Дениса взорвало. Забыв всякую осторожность, сжимая в руке нагайку и еле сдерживаясь, чтобы не пустить ее в ход, он подступил к изменнику и, задыхаясь от ярости, крикнул:

– Каналья! Негодяй! И ты еще смеешь клеветать на честных людей! Опозорил дворянский мундир, так уж лучше прикуси поганый свой язык, собака! Я тебя научу уму-разуму… – И, повернувшись к казакам, приказал: – Всыпать за измену отечеству двести нагаек…

Казаки схватили помещика, разложили и, не обращая внимания на его угрозы и вопли, с особым удовольствием проучили по всем правилам34.

Крестьяне затихли, относясь к происходящему с видимым одобрением. Поглядев на них, Денис нахмурился. «Как бы они все-таки беды здесь не наделали, – тревожно подумалось ему, – надо им тоже внушение сделать…» И когда экзекуция была закончена, обратившись к крестьянам, сказал строгим голосом: