Денис Давыдов

Что тут сказать? Не по-христиански и вообще не по-человечески! Зато налицо самые либерально-передовые взгляды: мол, лучше, ежели люди будут «ошибочно воспитаны и ложно направлены», нежели, мягко скажем, «патриархальных нравов». Только кто бы знал, куда эти «ложно направленные» потом заведут и чем это все закончится?!

Кто был автором таких мудрых строк, понять невозможно: «рукопись из собрания», а Сергей Дмитриевич Полторацкий, известный библиограф, библиофил и литературный критик, был человеком приличным. Может, сохранил чью-то бумажку в своем архиве, а наследники и передали ее для публикации. Всяко ведь бывает!

Но почему так смущал Денис Васильевич своих либеральных оппонентов? Чем объяснить весь этот хор нападок? Тому можно найти две причины. О первой из них писалось в том же самом 1860 году в журнале «Библиотека для чтения»:

«В нашей молодой литературе, может быть вследствие ее юности и самоуверенности, выработался какой-то особенный взгляд на наших прежних литературных деятелей, — взгляд, который мы попробуем назвать либерально-рутинным… Давно ли о Пушкине безнаказанно позволялось писать, как о враге прогресса и довольно бездушном поклоннике аристократов, давно ли частная жизнь Гоголя подвергалась ребяческим осуждениям; осуждениям тем более ребяческим, что они произносились с насупленной гримасой мальчишки, нахватавшегося каких-то новых для него мыслей?..

Все эти беглые соображения пришли нам на мысль по поводу только что прочитанного нами четвертого издания сочинений покойного Дениса Васильевича Давыдова. Вот писатель истинно самобытный, драгоценный для уразумения породившей его эпохи, приковывающей к себе все внимание и симпатии читателя, — а между тем нет ничего легче, как унизить и осудить его с либерально-рутинерской точки зрения…» [611]

Вторая причина гораздо проще: лишь только власть в России ослабевает, оппозиционные силы начинают бить по армии. Достаточно вспомнить более поздние и наиболее яркие события 1917 и 1991 годов и их последствия…

Денис Давыдов был романтиком военной службы — а романтика, как известно, всегда привлекала молодых людей.

«Военная служба, в старое время представлявшая единственное поле для деятельности русского дворянина, по необходимости втягивала в себя всю умную и даровитую русскую молодежь, а что Давыдов принадлежал к числу представителей даровитой молодежи, в том нет сомнения» [612].

Да, в чем-то эта романтика была ложной — но где, скажите, и когда мечта на 100 процентов отвечала действительности? Начитавшись гусарских стихов Давыдова и «воображая себя Бурцовым», юноши шли в кадетские корпуса, юнкерские и военные училища, где сталкивались с иной реальностью — и становились не Бурцовыми, но Скобелевыми, Драгомировыми, Кондратенко, Брусиловыми… Хотя кто бы сказал, у кого из прославленных русских военачальников и простых офицеров не было тетрадки с переписанными в нее стихами Давыдова, Лермонтова и своих, кадетских или юнкерских, «Денисов»?

При жизни Давыдов издал четыре книжки сочинений: «Опыт теории партизанского действия», «Разбор трех статей, помещенных в Записках Наполеона», «Замечания на некрологию H. Н. Раевского…» и вышедшие в 1832 году «Стихотворения»; было опубликовано 38 его стихотворений.

Всего же поэтических произведений было «очень немного — пятьдесят девять…такое количество любой из современных поэтов поставит в месяц, много в два. К тому же из этих пятидесяти девяти стихотворений — более половины плохих, из остальной половины также более половины хороших, но не отличающихся ничем особенным и которые также легко мог написать всякий другой поэт, кроме Давыдова. Стало быть, истинно давыдовских стихотворений остается десятка два с небольшим и эти-то два десятка доставили Давыдову при жизни славу и известность, после смерти воспоминание потомства и замечательное место в истории русской литературы. Отчего же мог он с таким незначительным числом произведений составить себе имя? Оттого, что он умел составить свой особый род поэзии, оттого, что он был представителем любопытного элемента в русской поэзии и русской жизни, оттого, что он осуществил собою разряд людей, чувств и мыслей, которых вы уже не встретите теперь, но которые, тем не менее, существовали на Руси» [613].

«При жизни своей Денис Васильевич был преимущественно знаменит как поэт, — теперь нам кажется, что лучшее его право на знаменитость заключается в его прозаических произведениях, — писалось в другом литературном обзоре. — Как прозаик, как хроникер-художник, наш автор принадлежит к разряду образцовых русских писателей. Надо быть глупейшим из глупых людей, чтоб не увлечься манерой и языком Давыдова, картинностью его характеристик, энергичной сжатостью его рассказов, мастерским, совершенно своеобразным изображением его начальников и друзей, врагов и помощников…

В трудах сейчас названных сказывается истинный художник, острый наблюдатель, представитель даровитейшей части даровитой военной молодежи старого времени.