Денис Давыдов

«Образ жизни в деревне партизана был самый регулярный. Вставал он в 4 часа утра зимою и летом, садился писать; завтракал в 9 часов утра при утреннем чае, гулял, или лучше сказать, производил усиленную ходьбу, непременно столько-то верст по измеренному им неоднократно саду; обедал в 3 часа и засыпал в кресле на несколько минут, в пылу самого живого разговора, с усиленным храпом, продолжая давать ответы. Потом снова письменные занятия и, наконец, вечерние шутки и разговоры, всегда оживленные и интересные за вечерним чаем, а в 10 часов покой» [542].

А вот как сам Денис живописал свое бытие в письме Толстому-Американцу. Может, конечно, кое в чем он и гусарил — но весело и здорово, и можно понять, что такую жизнь он заслужил и наслаждался ею сполна:

«Я здесь как сыр в масле, особенно когда сравниваю каждый день противоположный прошлогоднему дню! Посуди: жена и полдюжины детей, соседи весьма отдаленные, занятия литературные, охота псовая и ястребиная — другого завтрака нет, другого жаркого нет, как дупеля, облитые жиром и до того, что я их уже и мариную, и сушу, и черт знает что с ними делаю! Потом свежие осетры и стерляди, потом ужасные величиной и жиром перепелки, которых сам травлю ястребами до двадцати в один час на каждого ястреба. Так как ты не псовый и не ястребиный охотник, то нечего тебе и говорить об охоте за зверем и птицею — и потому у меня есть и другая охота, от которой ты, верно, не отказался бы — гоньба за разбойниками. Здесь их довольно и так нахальны, что не довольствуются разбоями на дорогах, а штурмуют господские дома. Я по старой партизанской привычке и за ними гоняюсь, хотя они, всех грабя, всякую мою собственность и мужиков моих собственность щадят по пословице: corsairs attaquant corsairs ne font pas leurs affaires ^{176}. Недавно я мимо их проехал, как они говорили пастухам, в ста шагах, искавши их, но они спрятались и я не мог их увидеть в лесу и в ужасных оврагах; а то была бы схватка, которая напомнила бы мне старинное партизанское удальство мое!» [543]

И еще одно Денисово письмо — князю Вяземскому, все о том же, только здесь более широко обсуждается тема литературного творчества и особого внимания заслуживает второй абзац, о чем мы поговорим чуть позже:

«Странная вещь, что ни на войне, ни в Москве мне не приходил ни один стих в голову, а здесь я написал три или четыре пьесы!

…Для сердца и головы ручаюсь, что есть работа, была бы юбка — любовь и стихи будут.

…Поверить не можешь, как после шума оружия и серного запаха сельское безмолвие и чистый воздух упоительны! Я нежусь в моем уединении. Где это честолюбие делось, черт знает! Ничего не хочу, кроме спокойствия и продолжения той жизни, которую веду. Жена да дети — пища душевная, а для лакомства — книги, бумага, перо и чернила, охота псовая и ястребиная, и все это приправленное счастьем дальнего соседства, куда однако я изредка езжу, и где нахожу таких оригиналов, о которых не имеют понятия в столицах…» [544]

То, что Денис Васильевич работал очень серьезно, свидетельствует его просьба, высказанная князю Петру Андреевичу в одном из последующих писем: «Не можешь ли ты мне прислать, но прежде отыскать каких-нибудь военных брошюрок о последней войне в Польше, изданных поляками во Франции?.. Есть, говорят, книжка Хлаповского и еще кого-то — мне они нужны для справок, ибо я пишу об этой войне» [545].

Вот так! Сидит Давыдов в своей Верхней Мазе, «нежась в уединении», а уже в курсе того, что в свет вышли французские брошюрки о Польской кампании, и, обращаясь к теме последней своей войны, не довольствуется собственными воспоминаниями, но настоятельно хочет знать, как эти события трактует противник. Это характеризует его отношение к работе…

«Кто-то сказал про Давыдова: „Кажется, Денис начинает выдыхаться“. — „Я этого не замечаю, — возразил NN, — а может быть, у тебя нос залёг“» [546].

Напротив, наш герой тогда переживал серьезный творческий подъем. И тут мы возвращаемся к той фразе в письме Вяземскому, на которую ранее обратили внимание: «была бы юбка — любовь и стихи будут». Можно сказать, что мысль выражена цинично, но в разговоре между двумя поэтами это можно принимать и как «технический вопрос». Стихи ведь на пустом месте, ни с того ни с сего, не рождаются и в строго отведенное рабочее время не пишутся. Нужен какой-то толчок, нужен повод, а лучшим побудительным мотивом для поэзии из всех прочих мотивов является любовь. Любовь же всегда можно придумать, чтобы потом самому же в нее и поверить.