Недаром великий Лев Толстой сказал, что Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
Багратион раз и другой со вниманием перечитал послание Давыдова. Здравые суждения гусара показались князю достойными внимания, и он пригласил Давыдова к себе.
Встреча произошла 21 августа у Колоцкого монастыря в крестьянском овине. Подполковник предстал перед Багратионом с воспаленными от бессонных ночей глазами и стал горячо излагать князю план боевых партизанских действии.
– Положим так, – рассуждал Давыдов, – неприятель пошел одним путем. Причем путь этот своим протяжением весьма велик. Транспорты боевого продовольствия французов растянулись и покрывают пространство от Гжати до Смоленска и далее. Меж тем обширность России на юге московского пути способствует изворотам не только партий, но и всей нашей армии. Партии наши проникнут по тылам лесами и болотами в войска неприятеля и начнут истреблять источник их силы и жизни. Откуда возьмут французы заряды и пропитание?
– Так, так, – оживился Багратион, сверкнув черными очами. Он со вниманием слушал разумные доводы подполковника.
– Ведь земля наша не столь изобильна, чтобы придорожная часть ее могла пропитать двести тысяч войска. – Вдохновленный похвалой князя, Давыдов продолжал говорить с еще большим жаром. – Оружейные и пороховые заводы – не на Смоленской дороге. К тому же появление наших солдат посреди рассеянных войной поселян ободрит их дух и обратит войсковую войну в народную.
– Дельно! Весьма дельно! – одобрил Багратион предложение подполковника, ему пришлись по душе дерзкие боевые операции в тылу врага. Князь пожал руку Давыдова и заверил его: – Нынче же пойду к Светлейшему и изложу ему суть дела.
Однако Кутузов был очень занят, обдумывая предстоящее генеральное сражение, и строго-настрого наказал никого к нему не пускать. Давыдову пришлось ожидать решения до той поры, когда Михаил Илларионович освободится и примет князя Багратиона.
А русская армия меж тем подошла к Бородину. Ахтырский гусарский полк разместился недалеко от села Семеновского. И пред Денисом Васильевичем предстали столь близкие и дорогие его сердцу места, где проскакала на лихом дончаке его светлая юность. В беседке возле ручья он некогда горячо мечтал о военной службе, с интересом читал журналы, на страницах которых рассказывалось о беспримерном Итальянском походе Суворова, о славе и победных громах русского оружия.
На том холме, где прежде Денис охотился с гончими на зайцев и лис, играл в военные игры, закладывался ныне редут генерала Раевского. В низине покойно текла и позванивала на перекатах родниковая Колоча. За нею, на противоположном берегу, колосились несжатые нивы, а среди них грозно сверкали ряды штыков. Белым парусом выглядывала из-за холмов церковь. Памятный, чуть позолоченный осенью лес за пригорком превращался в засаду. Толпы солдат с грохотом ломали избы и заборы Бородина, Семеновского, Горок для постройки биваков и разжигания костров. Дом отеческий был порушен, курился дымком.
Денис Васильевич лежал с полчаса, заложив руки под голову. Горькие его раздумья прервал окрик вестового:
– Где Давыдов? Его требует к себе князь Багратион! – Взволнованный подполковник поднялся на ноги.
– Ваше благородие требует к себе князь! – повторил вестовой.
Вскоре Давыдов предстал пред князем, штаб которого находился в Семеновском.
Поутру Багратион беседовал с Кутузовым и имел честь доложить ему о перспективах партизанской войны.
Главнокомандующий отмахнулся было от предложения Багратиона, ведь предстоящее сражение у Бородина, к которому он тщательно готовился, было, по существу, битвой за Москву, битвой за Россию! «И каков бы ни был исход этой битвы, – рассуждал Кутузов, – она должна поднять упавший воинский дух и восстановить любовь народа к армии». Седовласый полководец призадумался над рискованным предприятием о действиях партизанской партии в тылу врага.
– Ну что ж, – он медленно прошелся по избе из угла в угол и, глухо кашлянув, молвил: – Уж ежели ты, Петр Иванович, считаешь это дело необходимым и полезным, пусть Давыдов возьмет пятьдесят гусар и полторы сотни казаков. Только опасная это затея. На верную гибель обрекает он себя, бесшабашная головушка. Из огня да в полымя!
Давыдов со вниманием выслушал от Багратиона мнение Кутузова.
– Верьте, князь, – горячо поклялся он. – Ручаюсь честью, отряд будет цел. За это я берусь...
– И больно хорошо!
– Только людей мало. Дайте мне тысячу казаков, и вы увидите, что будет!
– Я бы дал тебе с первого разу три тысячи, ибо не люблю ощупью дела делать, но... – пожал плечами Багратион и, помолчав, добавил: – Светлейший сам назначил силу партии. Надобно повиноваться.
– Ежели так, иду и с этим числом... Берусь! – воскликнул подполковник. – Авось открою путь большим отрядам!
– Иного я от тебя и не ожидал, – похвалил Давыдова Багратион и поинтересовался: – Имеется ли у тебя карта Смоленской губернии?
– Нет.