Деньги

Особо упрашивать меня не пришлось, и вскоре я выболтал ему все свои мечты и страхи. Как выяснилось, он тоже был на фестивале, занимался разведкой. Он видел «Дин-стрит», и ему понравилось. А какие дальше планы, спросил он. Я рассказал ему о «Плохих деньгах» — еще одна короткометражка, ничего особенного. Мы поговорили, обсудили перспективы, обменялись телефонами — чем еще заняться в самолете; это все выпивка, это замкнутое пространство и сказки о быстром обогащении, это порнография авиалиний.

— Я позвоню, — пообещал он на развилке туннелей в аэропорту Кеннеди, и наши пути разошлись. Конечно-конечно, думал я, стоя в очереди на регистрацию на лондонский рейс.

Через три дня он вызвонил меня в моей берлоге.

— У нас есть Лорн Гайленд, — сказал он. — У нас есть Лесбия Беузолейль. У нас есть восемь миллионов долларов, чисто для затравки. Давай, Проныра, отрывай свою толстую задницу от дивана и лети сюда. Будем делать «Плохие деньги».

Я так живо себе это представляю — конструкторский отдел в Силиконовой долине. Сияет солнце, но в воздухе ни пылинки. Я уверенно двигаюсь среди инженеров, лаборантов и настройщиков, идейных вдохновителей и творческих консультантов. Кто-то показывает мне черновой набросок моих новых ушей и ноздрей. Я склоняюсь над кульманом и одобрительно изучаю образец лобка. Спецы по сердцу перепроверяют многостраничное техническое задание. Я провожу предварительную встречу с шустриками по шевелюре. Следующий пункт — генофонд, программирование ДНК, банк крови. Иногда я высказываюсь: «Выглядит неплохо, Фил», или «А какая гарантия, Дэн?», или «Конечно, Стив, но будет ли оно держать нагрузку?» Наконец я достаю бумажник, и воцаряется тишина.

— Ладно, парни, внимание на меня. Бабки я плачу немереные, но и отдачи требую в полную силу. Сколько бы это ни стоило — мне нужна голубая, королевская, самая лучшая кровь, какая только бывает. Уж в этот раз, черт побери, не лопухнитесь!

После переезда Селины Стрит, в моем житье-бытье исподволь наметились перемены. Кряхтя от натуги и по инерции дичась, квартира начинает реагировать на женское присутствие. Она распрямляется — неуклюже, с непривычки кособоко — и пытается выглядеть учтиво, предупредительно, старательно. Лишь иногда в прорезях маски мелькает коварный блеск. Постепенно квартира оттачивает свой номер. Аккуратной стопкой складирует полотенца. Сдерживает в узде холостяцкий бардак. И даже я, с моим заложенным носом, учуял, насколько лучше тут стало пахнуть. За это мне следует благодарить селинины импортные духи и шампуни, крахмальную свежесть ее белья, недешевую маслянистость ее кожи и ароматного пота. Сейчас, кстати, она тоже в ванне, моя земноводная Селина. Вскоре я услышу, как она прихорашивается в спальне перед зеркалом, нежит свои выпуклости шелком и кружевами. Мы собираемся выйти пообедать в дорогой ресторан, очень дорогой, такой, чтобы Селине было не стыдно разодеться в пух и прах… Квартира приосанилась, обрела лоск. Только не подумайте, что Селина такая уж вся из себя хаусфрау,[30] валькирия с пылесосом наперевес. Раньше уборщица приходила каждую неделю, теперь каждый день. Но Селина эффективна и практична. Оптимальное соотношение цена/качество.

А если уж дома появилась баба, то с прежним образом жизни поневоле распростишься. Да-да, распростишься. Я-то знаю — проверял. Мастурбация с бодунища на нестеленной кровати уже не вариант. Сморкнуться в кофеварочный фильтр — никакой возможности. Поссать в раковину — прибьют на месте. Ни одна женщина, достойная зваться женщиной, никогда не позволит тебе поссать в раковину. Женщины предпочитают если не шик-блеск, то тишь-гладь, хотя чаще, конечно, первое. Без женщин жизнь — натуральный кабак, причем в без четверти три все уже под столом. Вы когда-нибудь замечали, кстати, что синие, черные или красные трусы подолгу не пачкаются, зато белые… в самом деле, что такое с белыми трусами? Их хватает от силы на час. Не трусы, а просто смех, сувенир остряка-самоучки. Короче, с Селиной приходится жить в белых трусах. Наверно, они действительно лучше, хоть и приходится их все время менять.

Я зашел в спальню и вручил Селине ее игрушечный бокальчик.

— М-м, — отозвалась она, стоя перед зеркалом в полном бордельном прикиде. Какой талант. Какое мастерство. Половые признаки ее не такие уж пухлые или полные. Они просто выдающиеся, в высшей степени выдающиеся — попка, пузико, нора, буфера. Она выглядела настолько порнографично со всеми своими туалетными прибамбасами, что мне захотелось, чтобы она их тут же сняла или лучше, гораздо лучше, чуть сдвинула в сторону.

— Поди сюда, — сказал я.

— Нет.

— Почему нет?

— Сам знаешь, почему нет.

— …Видел сегодня Терри Лайнекса. Он передавал привет. Да, и с пособием на ход ноги хорошие новости. Терри выразился, цифра может быть «наполовину шестизначная».

— Это сколько? Пятьдесят штук?

— Легко.

— Тем более. Кстати, Терри Лайнекс приставал ко мне.

— Чего? Когда бы это?

— Я думала, он просто шутит. Потом мои ресницы застряли в молнии у него на ширинке. Потом он…

— Хватит, хватит! Поди сюда.