Деньги

Мы стояли на раскаленной песочнице тротуара и наблюдали стену смерти на Первой авеню. Выходя из тоннеля, дорога там разветвляется и резко взмывает вверх. Оказавшись на эстакаде, колесное стадо немедленно впадает в панику, фырчит и взбрыкивает. Филдинг сказал «автократу» отъехать, и мы предались раздумьям — облаченный в сизый костюм продюсер, облаченный в мешковатый угольно-черный костюм и израненную плоть режиссер. Знаете, как только нам открыли дверь, вмятины у меня на спине принялись немилосердно зудеть, отвратительно зашуршали. Может, надо обратиться к врачу — вдруг там заражение. Или, может, загрузиться пенициллином из личных запасов. Интересно, сколько в Калифорнии берут за спину? Так или иначе, ночь придется провести, приклеившись спиной к самолетному полиэстеру. Лучше домой. Домой.

— Ну что, — произнес я, — еще один псих. Именно этого нам и не хватало. И что за «вы спасены»? От кого?

— Спасенный — значит утвердившийся в вере. Это, Проныра, фундаментализм, самое вульгарное и пролетарское из всех американских верований. Никодим, и так далее. Евангелие от Иоанна, глава третья. Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия.

— Чего?

— Смотри Библию, Проныра. Читал когда-нибудь?

— Читал, читал.

— Гопстер очень религиозный. Просто святой. Не слышал? Помогает в больницах, в социальной службе Бронкса. Все деньги, которые папаша не спустит на баб или на бегах, Давид жертвует благотворительности.

— Я же сказал. Еще один псих.

— Он нам нужен. Действительно нужен. С ним ансамбль будет просто идеальный. Самое то, что надо. Этот парнишка взлетит высоко, очень высоко. Как думаешь, Проныра, — сказал он и коротко хохотнул, — у него есть разрешение на все эти мышцы? Понимаю, понимаю, что тебя беспокоит — но можешь расслабиться. Он вполне контролируем. Дорис все учтет в сценарии, и как только Давид увидит текст, станет как шелковый. Они все станут как шелковые. К тому же, ты ему нравишься. И всем им тоже. Жалко, конечно, что тебе надо лететь, Только все на мази…

Да ладно, — сказал я себе, — прикинуть бюджет и заняться сценарием я спокойно могу и в Англии. Если Дорис Артур закончит с опережением графика, можно послать пакет экспресс-почтой, дойдет за сутки. Филдинг пообещал, что тем временем снимет мансарду или студию, и в следующий приезд мы устроим пробы на эпизодические роли — официантов, танцовщиц, гангстеров.

— То-то повеселимся, — сказал он. — Проныра, нас ждет светлое будущее.

Мы крепко-накрепко обнялись, щека к щеке. Как мне, оказывается, именно этого не хватало — живых человеческих тисков. Подъехал «автократ», и я подписал на капоте очередные контракты (дважды — где отмечено «РАСПИСЫВАЕТСЯ УЧАСТНИК СОГЛАШЕНИЯ» и где «РАСПИСЫВАЕТСЯ САМ»). Филдинг махнул на прощание рукой и скрылся за черным стеклом.

Налитый кровью глаз солнца всю дорогу разглядывал меня с явным неодобрением. В «Эшбери» мне сообщили, что мистер Гудни уже «позаботился» о счете, более того, он зарезервировал номер 101 до дальнейших распоряжений. Что ж, какая-никакая, а уступка. К «Эшбери» Филдинг относился крайне неодобрительно и все наседал на меня, чтобы я снял люкс или этаж в «Бартлби» или «Густаве» у Централ-парка. Но «Эшбери» ближе к моей весовой категории. И я здесь привык.

Следующий этап — сборы и тэ дэ. Когда я засовывал книжку Мартины между складками моего лучшего костюма, в дверь постучали, и вошел Феликс. Он нес белую Коробку размером с небольшой гроб, перевязанную ярко-розовой лентой с пышным бантом. У Селины есть набор такого же цвета — лифчик и трусики. Вообще, у меня на нее серьезные виды. Ну что, еще один подарок?

— Примите посылку, — произнес Феликс, распрямляясь.

Даже когда он стоял расслабившись, все равно казалось, что Феликс бежит на месте.

— Держи, Феликс. Ты настоящий друг.

Он взял купюру, но сохранял озадаченное выражение.

— Не многовато будет? — добродушно поинтересовался он. — Перепил, что ли?

Мало есть на свете вещей лучше, чем невольная улыбка черномазого. Сто баксов она стоит. Даже больше. Веки его были бесконечно черны, что делало прищур пристальней, а улыбку — вкрадчивей. Поэтому Феликс навсегда сохранит наглый вид, даже когда станет из черного мальца черным мужиком. Не исключено, что когда-то и я имел такой же вид, но утратил. В школе мне все время говорили стереть с лица эту гнусную ухмылку. Но я даже не догадывался, о какой ухмылке речь, так что как я мог ее стереть?

— Да ладно тебе, — сказал я. — Деньги даже не мои. Купи подарок подружке. Или маме.

— Полегче, полегче, — отозвался Феликс.