Деньги

В этот день в комнате, разделявшей обе палаты, как раз находилась графиня де Бовилье со своей дочерью Алисой. Она часто приводила ее сюда, чтобы развлечь ее и дать ей возможность заняться приятной благотворительностью. Сегодня Алиса помогала одной из сестер намазывать варенье на хлеб для двух выздоравливающих девочек, — им было разрешено сладкое.

— Ах, — сказала графиня при виде Виктора, которого посадили здесь в ожидании ванны, — вот новичок.

Обычно она была церемонна по отношению к Каролине, при встречах только слегка кивала ей головой, никогда не заговаривала с ней, очевидно, не желая завязывать добрососедские отношения. Но деятельная доброта, с которой Каролина отнеслась к приведенному ею мальчику, вероятно тронула графиню и заставила ее нарушить обычную сдержанность. И они стали беседовать вполголоса.

— Если бы вы знали, сударыня, из какого ада я его извлекла! Я прошу вас быть к нему снисходительной, как просила всех здешних служащих.

— Есть у него родители? Вы их знаете?

— Нет, его мать умерла… У него нет никого, кроме меня.

— Бедный мальчуган!.. Ах, сколько на свете горя!

Виктор, между тем, не отрываясь смотрел на бутерброды. Глаза его зажглись свирепым вожделением, и с варенья, которое Алиса намазывала ножом, его взгляд перебежал на ее худенькие белые руки, на слишком тонкую шею, на всю ее фигуру тщедушной девственницы, чахнущей в напрасном ожидании замужества. Ах, если бы здесь больше никого не было, как бы он отбросил ее к стене, ударив как следует головой в живот, чтобы отнять у нее бутерброды!

Но девушка заметила алчное выражение его глаз и, взглядом спросив разрешение у монахини, спросила:

— Ты голоден, дружок?

— Да.

— И не отказался бы от варенья?

— Нет.

— Сделать тебе два бутерброда? Ты съешь их после ванны.

— Да.

— Побольше варенья на тоненьких кусочках хлеба, правда?

— Да.

Она смеялась, шутила, но он оставался серьезным и алчными глазами пожирал и ее и бутерброды.

В эту минуту со двора мальчиков послышались радостные крики, шум и гам — было четыре часа, началась перемена. Мастерские опустели, воспитанники вышли на полчаса, чтобы закусить и размять ноги.

— Видишь, — сказала Каролина, подводя его к окну, — у нас здесь работают, но также и играют… Ты любишь работать?

— Нет.

— А играть любишь?

— Да.

— Ну, что же, если хочешь играть, придется работать. Все пойдет на лад, ты будешь умницей, я уверена.

Он не ответил. Румянец удовольствия вспыхнул на его щеках при виде того, как кричали и прыгали выпущенные на свободу мальчики; и он опять стал смотреть на бутерброды, которые девушка раскладывала на тарелке. Да! Быть свободным, все время играть — он только этого и хотел. Ванна была готова, его увели.

— С этим молодчиком, кажется, будет нелегко, — тихо сказала монахиня. — Он смотрит исподлобья, это дурной признак.

— Однако он недурен собой, этот мальчик, — прошептала Алиса, — и по тому, как он на вас смотрит, ему можно дать все восемнадцать лет.

— Это правда, — заключила Каролина, слегка вздрогнув, — он развит не по летам.

Перед уходом дамам захотелось посмотреть, как выздоравливающие девочки будут есть свои бутерброды. Среди них одна была особенно привлекательна — белокурая десятилетняя девочка, со взглядом, все уже понимающим, как у взрослой женщины, — болезненный, преждевременно развившийся подросток, какие встречаются в парижских предместьях. Это была, впрочем, обычная история: ее отец, пьяница, приводил домой любовниц, взятых с улицы, и недавно исчез с одной из них; мать сошлась с другим мужчиной, потом с третьим, и в конце концов сама начала пить; все эти самцы колотили малютку и даже, случалось, пытались ее изнасиловать. Однажды утром мать вырвала ее из рук каменщика, которого привела накануне. Все же этой несчастной матери позволяли навещать дочь, так как она сама умоляла взять от нее ребенка, сохранив среди мерзости, в которой жила, пламенную материнскую любовь. И эта женщина как раз была здесь: худая и желтая, измученная, с веками, потемневшими от слез, она сидела возле белой кроватки, где ее дочурка, очень чистенькая, опершись спиной о подушки, аккуратно ела свои бутерброды.

Она узнала Каролину, так как видела ее у Саккара, когда приходила просить пособия.

— Ах, сударыня, моя бедная Мадлена еще раз спасена. У нее в крови все наши несчастья, и врач говорил мне, что она не выживет, если она останется дома и ее по-прежнему будут колотить. А здесь она получает и мясо и вино, и потом она дышит чистым воздухом, живет спокойно… Прошу вас, сударыня, скажите этому доброму господину, что и часа в моей жизни не проходит, чтобы я не благословляла его.