День свершений

— Тише, — ответил Бьеклин.

Мы шли по копошащемуся коридору.

— И это не похоже на бред, — сказал врач.

— Тише, — ответил Бьеклин.

— А магнитофонная запись дежурства исчезла…

— Обратитесь в госдепартамент. Я не уполномочен обсуждать секретные сведения, — высокомерно сказал Бьеклин.

— Так это правда? — Врач неожиданно повернулся и взял его за выпирающий кадык. — Вы ведь американец? Да? И база находится под эгидой правительства Соединенных Штатов? Да? Значит, испытание оружия в полевых условиях? Да? А мы для вас — подопытные кролики?!

Он кричал и плакал одновременно.

— Пустите меня, — двигая плоскими костями лица, прошипел Бьеклин. — Вы же знаете, что не я решаю такие вопросы…

— Ну и сволочи! — сказал врач. Вошел в кабинет и вытер слезы. — По-настоящему, вас следовало бы отдать этим людям, которых вы погубили. Бог мне простит… Отправляйтесь с первой же колонной, чтобы больше вас здесь не было… Не вы решаете, вы не решаете, потому что решаете не вы, ибо решение всех решений есть решение самого себя…

Он отодрал руки от лица и испуганно посмотрел на них, а потом медленно перед зеркалом оттянул себе нижние веки. Я вдруг заметил, что белки глаз у него мутно-зеленые.

— А вы знаете, господа, откуда произошло название — «Безумный Ганс»? Изобретатель этого милого продукта Ханс Иогель Моргентау сошел с ума, случайно вдохнув его…

— Успокойтесь, доктор, — холодно сказал Бьеклин, — возьмите себя в руки, примите таблетку тиранина…

— Я почему-то думал, что у меня больше времени, — вяло сказал врач. — Идите вы к черту со своим тиранином. Бог мне простит…

Он отдернул штору на окне, раскрыл широкие рамы, вдохнул мокрый белый туман, пахнущий свежими огурцами, забрался на подоконник и, прежде чем я успел вымолвить хоть слово, тряпичной куклой перевалился вниз.

— Ну и ну, — сказал Бьеклин, осторожно нагибаясь. — А вон — слышишь? — вертолет. Наверное, за нами.

Я не стал смотреть. Это был четырнадцатый этаж.

4. ЗДЕСЬ ПОГИБ САПСАН

Все было кончено.

Поезд шел среди полей, придавленных золотым августовским зноем. Было душно. Фиолетовые тучи выползали из-за Богатырки и сырой мешковиной затягивали безлесный покатый лоб Солдыря. Сумеречная тень бежала от них по бледной пшенице. Денисов стоял на подножке и, ухватившись за поручень, глядел в синеватые отроги хребта.

— Третий месяц без дождей, — сказал ему проводник.

Денисов кивнул.

— Хлеба опять выгорят, — сказал проводник.

Денисов кивнул.

— Сойдете в Болезино? — спросил его проводник.

— Нет, здесь.

— Станция через две минуты, — сказал проводник.

— Мне не нужна станция.

— Это как?

— А вот как! — Денисов легко спрыгнул с подножки в сухую, шелестящую мимо траву.

— Куда?! — крикнул возмущенный проводник, но Денисов уже поднялся и помахал вслед рукой.

Все было кончено.

Фамилия Сапсана была Ясенецкий. Он родился в Москве, учился в медицинском институте, вступил в РСДРП, вел кружок, был членом боевой дружины, участвовал в боях на Пресне, после поражения перебрался в Петербург, в девятьсот двенадцатом был арестован охранкой, приговором военного суда сослан в Зерентуй, оттуда бежал в Маньчжурию, изучал тибетскую медицину, через три года объявился в Швейцарии, практиковал как врач, в ноябре семнадцатого вернулся в Россию, работал в Наркомпроде у Шлихтера, по мобилизации ушел на Восточный фронт, был комиссаром полка, погиб в девятнадцатом году, в городе Глазове. Из Глазова он прислал записку в самодельном пакете — несколько строк, на куске обоев, торопливым почерком: «Дела наши идут неважно, но настроение бодрое. Колчак выдохся — я так вижу. Скоро он покатится с Урала. Обязательно найди Гертвига, помоги ему, надо довести до конца. После окончательной победы приеду в Питер… Передай привет Верочке. Она меня помнит? Сапсан».

Все было кончено.

Фиолетовая тень догнала его и побежала вперед, гася собою желто-зеленое травяное разноцветье. Хрустел дерн — как стекло. Отчаянно звенел полоумный кузнечик, единственный на все поле.

Все было кончено.

Губанов сказал:

— Мы не можем допустить, чтобы в нашем институте проповедовались идеалистические взгляды.

— Мир устроен так, как он устроен. И никак иначе, — ответил Денисов.

Губанов кивнул.

— Поступило заявление от группы студентов: вы излагаете теорию Сыромятина не так, как это делается в утвержденном курсе лекций.

— Сыромятин ошибается.

— У вас есть факты?

— Чтобы опровергнуть Сыромятина, не требуется фактов, достаточно элементарной логики.

— Ученый опирается прежде всего на факты, — равнодушно сказал Губанов. — Ваш «прокол сути» — мистицизм чистейшей воды. Подумайте, Александр Иванович. Мы твердо стоим на материалистических позициях и — никому не позволим.

Все было кончено.