День мудрых людей

В оформлении обложки использована фотография с сайта:по лицензии ССО

Глава 1

Проснулся, но вставать не хотелось. Мысли лениво копошились, как дождевые черви в банке, а Фёдор Иваныч, подобно подслеповатому рыбаку, пытался заскорузлыми непослушными пальцами выудить хоть какой-нибудь экземпляр, но спросонья и сам не понимал какой, а тот, непонятно какой, привычно ускользал.

Странная всё-таки штука – память. Как дровяник. А прожитые дни, как полешки. Складывает человек туда свою жизнь день за днём, и поленья, как две капли воды. Как и сама жизнь. Разные поленницы получаются. Есть такие, в которых каждое полено одно к одному. Есть, конечно, и другие, в которых поленья узловатые, кривые и перевитые. Из-за них и поленница неровная. И пустоты есть. Того и гляди обрушится. У кого-то так получается, у кого-то эдак. Держится, что называется на честном слове, хотя таких горбылей – полсарая. У кого-то просто куча хвороста, а у кого-то и вовсе одни щепки, но у каждого есть что-то такое, что он не решается складывать в поленницу, а зарывает как можно поглубже или отбрасывает как можно подальше, судорожно надеясь, что никто об этом не узнает. Может кто-то другой и не узнает, но куда от самого себя денешься? И как от этого избавиться? Да очень просто. Вместе с этим чем-то постыдным зарыть свою совесть. Тогда и не заметишь, как твоя поленница, словно плесенью будет покрываться этим дерьмом, но тебе самому будет казаться вполне обычной. Ну, что здесь поделаешь? Каждый – хозяин-барин! А что же со всем этим дальше будет? Не думали? Не нужны эти поленницы ведь по большей части в этом мире никому! Известно, что будет. Придёт час и дровяник, и куча хвороста, да и щепки вспыхнут в одночасье, и сгорят. Сгорят, как спички. Как ни укладывай, как ни старайся, а всё одно сгорят. Сгорят, а гнильё останется, и будет смердеть на весь белый свет вне зависимости от того, жив ты или нет. Уйдёт куда-то память. Куда? Зачем? «В Лету, куда же ещё!» – скажете вы. В Лету? А может на Суд Божий? Там-то все полешки вместе с гнилью придётся разложить, и ответ держать. «Да ладно сказки рассказывать! Какой ещё Суд Божий? Всё сокрыто и зарыто, на этом и точка. Стаканяку на грудь, башку – в песок, и всё! Ясно?» – скажете вы. Ну, хорошо. Дело ваше! А дальше-то что? Известно что. На месте пожарища встанет новый дровяник. Кто-то будет также складывать полешки, зарывать свою гниль, и ждать последнего пожара. Вот такое всеобщее пепелище – жизнь наша! Вроде бы всё понятно, а так ли это? Жизнь – самый непознанный феномен в мире!

Если вы думаете, что именно об этом размышлял Фёдор Иваныч, ворочаясь в постели, то глубоко ошибаетесь! Такие мысли благоразумно обходили его стороной. Ну…, если только иногда. А так-то, что на пустое время тратить? Он был занят куда более важным делом. Праздник завтра, пенсия, как ни как. Об этом и думал. Вернее, пытался. Понятное дело не для всех, но ему-то что? У них – свои праздники, у него – свой. И дело вовсе не в величине будущего финансового поступления. Какая уж тут величина? Слёзы одни. Кто б другой, так может и прослезился бы, но это у них. Там. Где деньги – это всё, и всё – это деньги. У нас-то пока ещё не совсем так, слава Богу. Не забыли о тебе, да и ладно. Для нас именно это главное, которое куда важней самих денег. Иногда даже и благодарная гордость (витиеватое такое чувство) посещает: «Не забыли! Сто сорок мильёнов граждан, а про Фёдора Иваныча не забыли! Сидит какая-нибудь ссыкуха, – представлял себе Фёдор Иванович, – корпит над своими бумажками, и вскинется вдруг: «А про Фёдора Иваныча не забыли?». Всполошится, аж под мышками мокротень, и давай перебирать чтотамунеё. Найдёт и облегчённо выдохнет: «Не забыли!». И радостно ей станет. И за себя, что не забыла, и за Фёдора Иваныча. Может даже поболе радостно, чем самому Иванычу. А что? И нахлынет волна тёплой благодарности, и родится непривычно ласковое: «Вну– чень -ка!», и даже прослезится слегка.