День крысы

— Так халат у Ани ещё больничный? — спросил я, вспомнив, как она запахивала ватник, скрывая от меня прорехи на груди. — Но ведь тут одежды много? По домам?

— Вот в этом и фокус, — непонятно объяснила Тамара. — Просыпаемся, кто где лёг, в первый раз, когда сюда пришли. А одежда на нас старая. Вот в чём сюда попали, в том утром и оказываемся. Мы, конечно, сразу переодеваемся, уже и знаем, где что взять. А на другой день опять в старье рваном!

— Ты объясни человеку толком, — оборвала её Верка. — Тут вроде как день сурка, вот что. Только не для одного кого-то, а для всех сразу. И помним всё, что было вчера, хотя день опять тот же самый. Ну, как в том кино. Даже синяки и ссадины, у кого за день появились, утром исчезают. И вещи все, какие брали, каждое утро у нас пропадают, появляются на прежнем месте, и продукты в магазине и в столовой не съедены! Вот Костик по утрам заново картину рисует, каждый раз новую, а краски опять в магазин возвращаются, и банки не распечатаны…

Я подметил взгляд, каким Аня осадила говорливую Верку.

— А Лиля каждый день по «Наполеону» ест, — торопливо затараторила та. — Цветы вот нельзя вырастить, жалко. И сирень уже почти осыпалась… осыпается.

— Ты и сама не дура до тортиков, — возмутилась рыхлая блондинка.

— И перевязочных материалов нет. Даже ваты нет. За углом детская поликлиника, там наверняка что-то да осталось, а не пройдёшь! Стена.

— Ему про твои вечные месячные неинтересно, — вставила Лиля.

— Дура! — вспыхнула Верка. — Тогда сама рассказывай.

Но Лиле рассказывать не хотелось. Верка чуть помолчала, но слова в ней не держались, и она закончила с каким-то мрачным удовольствием:

— Главное — отсюда выбраться нельзя. Через какую стену не проходишь, снова сюда попадаешь, в утро следующего дня. Того же, но следующего… ну, ты понял. У нас уже почти все пробовали. Никак. А пятачок между стенами маленький. Это кажется, что целая улица, а стены сходятся прямо тут, в углы дома уходят… а с той стороны совсем круто закругляются. И не выйдешь, всё, — закончила она.

Вот оно как. Я уже понял, что возвращался на ту же точку не случайно. И Верка меня выгоняла за стену — и на другой день меня ждали уже… Каждый день, выходит, ждали. Вот только хронология у нас не сходится. Все эти «вчера» — «через неделю». Я — другой! Может, всё-таки смогу выбраться?

Если только захочу покинуть слой-оазис. Или не слой? Так, прослоечку.

Если не побоюсь оказаться в этом же месте, но в другом витке реальности, где одуревшие бабы ждут меня с дубинкой, верёвкой и прочими приспособлениями.

Я передёрнулся, вспомнив, как это было.

— А мужики после уже пришли, своей группой, — продолжала трещать Верка, злорадно поглядывая на меня. Почему-то ей доставляло удовольствие, что мне тоже отсюда не выбраться. И вдруг осеклась.

— Этот суп наш? — деловито спросил мужской голос. — И картоха?

Мужики пришли. Группой.

Трое парней, выбритых и относительно аккуратных. Девушки сразу замолчали, засуетились. Стали наливать кипяток в подготовленные термосы. Верка и Алина поднялись, придвинули к краю выбивалки десятилитровую кастрюлю, приготовились тащить.

— Завтра… кто у вас тут дежурный? — лениво осведомился один из мужиков. Я заметил, как блеснула запонка на манжете его белоснежной рубашки. Вот пижон. — Сергей сказал, чтобы пораньше приходили. Часам к десяти.

— Да вы сдурели, — возмутилась вдруг флегматичная Тамара. — На весь день к вам, что ли? Надо же, не хватает им. Козлы, а?

«Пижон» неприятно посмотрел на женщину.

— Тамарка — тоже идёшь с нами! Потому что Серёга сказал: кто будет выделываться, тому вне очереди! Вроде как наряд. Так что готовься, сегодня пойдёшь по всем. То есть по всем, кто захочет, — он оглядел Тамару ещё раз, пренебрежительно прищурившись. — Ну чего сидишь, пошли, я сказал! Возьми сардельки. И тарелки. Или ещё и на завтра хочешь наряд?

Тамара побледнела, хотела что-то сказать, но только плотнее сжала губы и поднялась. Да, вот тебе и благословенный уголок. Оазис…

— А это кто, новенький? — пижонистый снизошёл до того, чтобы заметить меня. — Новичок, надо бы зайти, представиться, э? Нехорошо так-то, за девчонок прятаться. Вон, помоги им лучше кастрюльку донести.

— Сам не сдюжишь? — удивился я. — Ты пуп в детстве надорвал, да?

— Как хочешь, — невозмутимо согласился мужик. Остальные так и не раскрыли ртов за время нашего разговора. — Не хочешь быть вежливым, не надо. Мимо не пройдёшь.

Слишком спокойно, уверенно он говорил, мне это не понравилось. Уж лучше бы сразу наваляли по морде, втроём-то. Ну, что ж.

— Дежурство у вас, значит, — пробормотал я, глядя вслед удалявшейся команде, забравшей почти всю приготовленную еду. Очерёдность у них, и месячные не помеха. А меня, выходит, привечали потому, что задабривали в надежде — может, не слишком буду издеваться…

— Да уж… дежурство, — отозвалась одна из немногих оставшихся у костра девушек. — Серёга, придурок, ещё и полы мыть заставляют. Любит чистоту, скотина! Мне, говорит, вот эта комната очень нравится, только прибраться в ней надо. Это, говорит, комната для вечерних часов. Аристократ хренов.