— Раньше мимо нас раз в три дня проходил дилижанс, но проклятая война все изменила, сейчас ни на кого нельзя надеяться. Он может появиться завтра, а может через неделю, никогда не угадаешь. На нем вы бы могли добраться до Махены, там есть телеграф. Линию часто режут, но чинят быстро, связаться с родными получится. Вы должны сказать хотя бы, что живы. Ну и помощь от них не помешает. Ох, не повезло же вам. Должно быть, не плита на камбузе виной, а одна из тех машин, которых кормят углем и заставляют крутить гребные колеса. От них все паруса в дурной копоти. Наш сосед такую хочет к насосу приспособить, чтобы орошать скудную землю. Сам он такой же дурной, как и та земля, не дело это для честного человека. Небеса почти каждый день дарят нам дождь, если эта вода не помогает, то железо тем более не поможет.
Похоже, мы попали если не к религиозным фанатикам, то к людям им сочувствующим. Очень уж те не одобряют плоды прогресса.
Но нам плевать. Нам сейчас и самый страшный черт в радость будет, лишь бы помог. Не в моих планах перебираться пешком через земли, превращающиеся в пустыню.
Литтейгиса такое путешествие точно не перенесет.
Комната была неплохой. Небольшая, но чистая, с немаленькой деревянной кроватью, резными шкафчиками и парой плетеных кресел. Окно занавешено полупрозрачной занавеской, сквозь которую можно наблюдать за двором, оставаясь незамеченным. Хотя через излишне частую противомоскитную сетку, заменяющую стекло, мало что можно разглядеть.
Впрочем, наблюдать там пока не за чем. Ну, если вас не волнует зрелище уборки конских яблок, ведь именно этим занималась пара ребятишек лет двенадцати. Судя по всему, к этой работе их привлекли за какую-то провинность, все прочие многочисленные представители семейства Чабреро предавались сиесте, так что никто более не показывался.
— Мило здесь…
— И что же тут милого, Леон?
— Хорошая комната, небедный дом. Тут даже ледник есть, а это, я тебе скажу, удовольствие не из дешевых. Лед можно добыть только за морем и только в паре мест. Да и там не всегда. Доставлять его трудно, сохранять непросто, обновлять приходится часто.
— А я думала, ты другое имел в виду. Чего это вдруг мы оказались мужем и женой?
— Ты разве забыла? Мы еще когда с Айшем детали обсуждали, решили, что так гораздо правдоподобнее.
— Нет, мы обсуждали, что будем делать, если нас спросят о роде связывающих нас отношений.
— Нас спросили, и мы ответили.
— Никто ничего про меня не спрашивал, говорили только с тобой.
— Тут свои законы. Если мужчина представляется, он обязан представить и спутницу. И не только имя назвать, а и все остальное, в противном случае может пострадать ее репутация, а здесь к этому относятся серьезно. Простые люди, патриархальные нравы.
— Ага. И теперь нам придется жить в одной комнате. И кровать, между прочим, тут тоже одна.
— Я же сказал, нравы патриархальные. Супруги спят вместе.
— Спасибо, что объяснил, а то я подумала, что ты это специально устроил.
Последнее было высказано с иронией. Вот же женщины, ну почему они вечно считают, что настолько всем безумно интересны, что вокруг них целый кокон нитей пошлых заговоров?
— Скажи я, что ты моя сестра, они бы ни за что не поверили.
— Они таращились на меня так, будто я редкое чудовище с крайнего юга, которое заперли в крепкую клетку.
— Но ты очень отличаешься от местных женщин. Видела их?
— Они все такие толстые?
— Тут это признак красоты, не каждый такую может позволить. Эта семейка не из бедных, так что второсортный товар не для них.
— Ильконсу здесь точно понравится.
— Ага, он слюной исходил, когда я рассказывал о местных пышечках.
— Везде так?
— Где-то чуть больше, где-то чуть меньше. Но вообще — везде.
— Да я тут буду первой красавицей.
— Вряд ли, у мужчин здесь вкусы такие же, как у Ильконса. Хотя ты не сказать чтобы мелкая, может, и будет спрос.
— Ну спасибо.
— И никогда не фамильярничай с мужчинами. То есть делать это можно, но тут много нюансов, о которых и я не все знаю. Не строй глазки и абсолютно ко всем обращайся на «вы». Тут с этим тоже много разных тонкостей: к кому-то нужно всегда на «вы», к кому-то временами, а кто-то «вы» может и не заслуживать. Но ты опять же об этом ничего не знаешь, так что забудь все кроме простого «вы». В крайнем случае прослывешь излишне чопорной барышней, но это нам точно не навредит.
— По пути ты много разговаривал с Долиасом. Что-нибудь узнал?
— Много чего. Очень много.
— Плохого?
— Для кого-то — да, для нас — не знаю.
— Расскажи.
— Все изменилось. Надо думать, что делать дальше.
— Да рассказывай уже давай.
— Помнишь Валатуя?
— Предводитель людей, которые бунтуют против власти?
— Не совсем так. Впрочем, так оно и есть, он один из первых начал воевать. В общем, Грул теперь отдельно от него. И еще несколько мелких командиров откололись.
— То есть у бунтовщиков уже нет единой армии, которой ты собирался помогать?
— Гораздо хуже, армии вообще нет. Они разбиты наголову.
— Как это могло получиться? Ты же не раз говорил, что правительственные войска ни на что не годятся.