Демоны Боддеккера

Забыв обо всем, бедняга так и стоял бы, бессмысленно таращась на мою спутницу, но я положил этому конец, представив их друг другу. Черчилль, вздрогнув, вышел из транса и повернул ко мне голову — медленно и с усилием, точно каждый мускул его шеи отчаянно сражался за то, чтобы оторвать хозяина от столь захватывающего зрелища.

— Я… я тут подумывал… — начал Черчилль сомнамбулически, однако, наконец поймав в поле зрения меня, зачастил: — В общем, я хотел бы написать кое-что для нашей группы. В смысле, конечно, для средств массовой информации пишет Апчерч, но мне пришло в голову сверстать что-то вроде книги о моей работе… Ну а для нее, само собой, нужен какой-то текст. Так я и подумал: а почему бы самому не попробовать, верно? Чем больше, тем веселее. И… гм… я не очень-то уверен в своих писательских талантах… то есть, в смысле, уж явно не твоего, Боддеккер, уровня, но был бы ужасно благодарен, если бы ты просмотрел взглядом знатока страничку-другую. Как считаешь, ты ведь мог бы оказать мне такую услугу, если бы я попросил?

— А ты просишь? — уточнил я. Он засмеялся.

— Да. Похоже на то.

— А Апчерч тебе с этим проектом не помогает?

— Ну… я не хочу, чтобы он знал, потому как занимаюсь этим на стороне. То есть это как раз не важно, потому что «старики» одобряют, когда ты работаешь над личным проектом, который стимулирует твои творческие способности, но Апчерч так любит критиканствовать…

— А я, по-твоему, не критиканствую?

— Я хочу, чтобы меня критиковали, а не критиканствовали, — сказал Черчилль.

Хотелось ответить напрямик — что на язык просилось, — однако я чувствовал, как глаза Хонникер из Расчетного отдела так и буравят мою спину.

— Когда что-нибудь наработаешь, дай знать. Если буду не слишком занят, обязательно взгляну.

Лицо Черчилля расплылось в широкой улыбке.

— Спасибо, Боддеккер, честное слово, огромное спасибо. Как что, сразу свистну.

И с этим он поковылял вниз по ступенькам. Я взял Хонникер под руку, и мы вместе начали подниматься на тридцать девятый.

— Почему тебя эта перспектива совсем не обрадовала? — спросила она.

— Апчерч вполне способен сам покритиковать его писания.

— Но он хочет узнать именно твое мнение.

— Он хочет узнать мнение пятисотфунтовой гориллы, — возразил я. Здесь мне ничего не грозило — заниматься сексом на лестнице было слабо даже Хонникер из Расчетного.

— Ну и что тут такого плохого? — осведомилась она.

— Ничего. Только я помню, как встретил его на лестнице месяц назад, когда «Наноклин» еще не прогремел, а я был просто-напросто одним из чернорабочих на потогонной творческой фабрике. Он меня и парой слов не удостоил.

— Может, он просто застенчив? — Хонникер попыталась подсластить свои слова улыбкой.

— Ты так думаешь? У меня на этот счет другая теория.

— И какая же?

— Помимо этого случая, я вообще видел, как он говорит, всего один раз: когда он сидел на коленях Апчерча и Апчерч тянул за струночку, что торчит у Черчилля из затылка.

Хонникер прикрыла рот ладошкой и прыснула.

— Ты сейчас точь-в-точь как Левин.

Я сгорбился и повторил фразу, по мере сил подражая манере «старика». Это вызвало настоящий взрыв хохота. Момент прошел, морализаторство закончилось, а горилла еще пользовалась благосклонностью Джейн.

В каком расчудесном мире мы живем!

Во всяком случае, мир был расчудесным, пока я не добрался до офиса, где обнаружил на рабочем столе целую стаю посланий. Большинство — просьбы об интервью из «Пипл», «Плейбоя», «Тайм» и «Ти-Ви-Гида». Я спросил феррета, хотят ли они побеседовать именно со мной или с Дьяволами, но он не знал. Я попросил его впредь отфильтровывать подобные запросы и складывать в отдельную папку, пока не получу указания сверху, что с ними делать.

Немало было и хороших новостей — Чарли Анджелес позвонил и сказал, что согласен снимать ролик для «Бостон Харбор» и непременно свяжется со мной, чтобы осмотреть предполагаемое место съемок. Финней сообщил, что проводит подсчет индекса доходности первой фазы рекламной кампании «Наноклина», после чего определит размер премии для моей группы. А семейство, живущее в том доме в Принстоне, который мне хотелось купить, позвонило, чтобы поставить в известность: они решили рассмотреть мое предложение и начинают подыскивать другие устраивающие их дома.

Я велел феррету узнать у Финнея предварительные результаты индекса и преобразовать их в конкретные цифры — я надеялся, довольно хорошие, — которые мог бы сообщить остальным членам группы. Я как раз составлял записку для всех наших, когда в дверь постучала Дансигер.

— Так что ты собираешься сказать прессе?

Я с трудом удержался, чтобы не пронзить ее убийственным взглядом. Похоже, ее феррет опять рыскал в оперативной памяти моего.

— Пусть «старики» разбираются. Вид у нее был встревоженный.

— И ты еще можешь так говорить после…

— После чего?

Тревога на ее лице сменилась растерянностью и недоверием.

— Ты не знаешь?

В голове у меня что-то смутно забрезжило. Так вот чем объяснялись мои утренние страхи. Я забыл что-то сделать и теперь, кажется, начал вспоминать, что именно.