– Я поняла твои советы, о Принц, – проговорила она, сумев сделать так, чтобы голос не очень дрожал, но едва слыша сама себя за буханьем собственного пульса. – Я прослежу за тем, чтобы программа была ускорена. А теперь – я приказываю тебе… удалиться… прочь, в твое…
Крокодиан ринулся на нее с пола, словно касатка, выпрыгивающая из воды…
… и сцапал ее, как раз когда она повернулась бежать. Он сжал ее плечи сзади.
– Ты… ты должен отпустить меня… сейчас же…
Послышался механически-металлический смех, и она почувствовала, что ее выбрасывают в дверь, словно пьяницу из бара…
Она упала на тротуар лицом вперед, ободрав нос и ладони, услышав, как позади захлопнулась дверь.
Едва переводя дух от ужаса, с горящим лицом и ладонями, она поднялась на ноги и тут же едва не упала вновь, покачнувшись на ослабевших ногах. Люди в фургоне смотрели во все глаза, но ни один не вышел, чтобы помочь. Вероломные трусы.
Она заставила себя встать тверже и обернуться. Дверь туалета была закрыта – на висячий замок.
Она поспешила к фургону, залезла внутрь, выдохнула:
– Включите фильтр!
Зажужжал очиститель воздуха. Она, не двигаясь, сидела на своем сиденье, пока фургон торопливо сдавал назад, а затем несся по дороге. Другие поглядывали на нее, но предпочли не спрашивать, почему она была выкинута подобным образом. Боялись ее, должно быть, – или боялись услышать ответ.
Ее пальцы впились в колени; костяшки были белыми.
Я – королева ведьм. Я богиня, Становящаяся. Я не чья-то игрушка!»
Лишь когда они выехали на шоссе, ведьма заговорила.
– У кого-нибудь есть что-нибудь выпить? – проскрежетала она. – Что-нибудь покрепче?
2
Тридцать три человека сидели кругом вдоль стен в просторной, захламленной, пахнущей плесенью старой комнате. Они сидели на стульях с прямыми спинками или, сами выпрямив спины, на подушках прямо на полу. Большой стол для конференций был вынесен из комнаты, чтобы освободить место для группы. Шторы были задернуты, а маленькая люстра под потолком притушена до яркости нескольких свечей.
В комнате было чересчур тепло, и Айра пожалел, что не снял свитер перед тем, как сесть. Сейчас он не хотел снимать его, чтобы не отвлекать остальных. Снаружи стоял промозглый ноябрьский вечер, и большинство из них были слишком тепло одеты. Айра сидел, покрывшись легким потом, направляя внимание на свой внутренний мир, к своим ощущениям, чувствам, к своему сердцу и к сердцу внутри своего сердца, к месту в самом центре своего существа. Он отстраненно наблюдал за свободным течением своих ассоциаций, бесконечно скользящих мимо. Многие из них, рассматриваемые со стороны, даже забавляли его.
И было что-то еще, что-то невыразимое… что-то, что выплывало из настоящего, из этого молчания, лежавшего внутри самого внутреннего круга его бдительной отстраненности.
Все до одного соблюдали полнейшее молчание; прошло уже некоторое время с тех пор, как Йанан, глава их медитации, что-то говорил. Айра мог чувствовать его, но не мог прочесть. Йанан был загадкой.
Впрочем, их молчание не означало полной тишины. Хотя они ничего не говорили, время уже подходило к обеду, и их желудки до нелепого громко бурчали и булькали в общей тишине. Порой это звучало словно настраивающаяся группа оркестровых инструментов. Сантос из Бразилии кашлянул; сидевшая рядом женщина из Египта поерзала на стуле, поморщившись от неудобства. Все они сидели на жестких сиденьях уже полтора часа.
Мужчина слева от Аиры втянул носом воздух, вероятно, пытаясь не чихнуть; чей-то желудок тихо, но внятно произнес: «Иип!» Айра не мог не улыбнуться.
Айра обычно предпочитал сидеть с открытыми глазами. Он обнаружил, что смотрит на Пейменца. Теперь без бороды, но по-прежнему похожий на медведя в своем просторном коричневом свитере, Пейменц сидел напротив Аиры с закрытыми глазами, глубоко погрузившись в медитацию. Он до сих пор не привык видеть Пейменца без бороды – его лицо выглядело слишком круглым, слишком бледным, слишком усталым. Былой профессор претерпевал изменения, несмотря на свой возраст. Он отказался от своих интересов к ритуальной магии и предсказаниям, сказав, что они «тратят лишнюю энергию и искажают суть». Вместо этого Пейменц избрал чистую борьбу за высшее осознание.