Я остановилась у рояля, стоявшего в одном из коридоров, и печально провела рукой по минорным клавишам.
Я умела играть. Когда-то. Творчество зависело от моего настроения, но сейчас я бы сыграла только «Реквием по мечте».
Я бы променяла всю эту красоту на свой дряблый чулан, если бы была свободна.
Я содрогнулась от этого голоса в своей голове, но он исчез после кратковременного злорадного смеха, леденящего душу.
Изучения особняка продолжилось, и тут я увидела дверь, которая сразу привлекла мое внимание. Она была приоткрыта…будто кто-то вышел из нее недавно и второпях, в то время как все остальные комнаты были заперты.
Это была черная дверь, от нее исходило какое-то неприятное чувство, будто на ней была надпись: «Осторожно! Смертельно опасно!».
Я заглянула в щель, но ничего не увидела. Почти абсолютная темнота. Сердце в груди предупредительно сжалось. Предчувствие никогда не подводит меня, но…как я уже говорила, терять мне нечего.
Не знаю почему, но когда я вошла в темную комнату с маленькими лампами в виде свечей на полу меня охватил настоящий ужас. Дверь за моей спиной скрипнула, я придержала ее, чтобы она не захлопнулась.
Во мраке не было ничего кроме кожаного кресла, развернутого ко мне лицом. Оно было пустым. На полу перед креслом валялись веревки.
Все это походило на кадр из фильма ужасов или на мини-камеру пыток. На что-то очень нехорошее, от чего все мои нервы оголились, а инстинкт самосохранения отчаянно убеждал меня бежать.
Чувствуя, как вся затолканная мной еда просится наружу, я вышла из комнаты, охваченная леденящим страхом.
Просто комната. Просто кресло. А мне уже страшно. Да что со мной такое?
Я захлопнула дверь, а когда вновь потянула на себя дверную ручку, она не открылась. Только сейчас я заметила, что вместо замка на двери, был приклеен сканер – такие ставят на дверях, чтобы внутрь можно было войти только по отпечатку пальцев.
Стало еще неприятнее. Я точно заглянула туда, куда заглядывать не следовало.
– Жаль, что ты захлопнула эту дверь, – содрогаюсь от хриплого голоса, раздающегося за моей спиной. Медленно поворачиваюсь, и вижу перед собой двух мужчин. Один из них очень преклонного возраста. Седой, лицо покрыто глубокими морщинами, которые уже не исправить пластической хирургией. Человек, стоящий передо мной, выглядит так, будто знал много страданий и прожил несколько жизней. По глазам я сразу определила, что передо мной стоит никто иной, как Барт Стоунэм. Дедушка Кая. Эти глаза Стоунэмов с черной каймой вокруг радужки, просто генный дар и одновременно проклятье. Правда, глаза Барта серые, но не менее магнетические, чем у Кая.
– Уууууух, – присвистнул молодой человек, что стоит рядом с Бартом. Очень юный, наверное, он почти моего возраста. Он пристально оглядывает мои ноги, торчащие ребра и выпирающую грудь (точнее то, что от нее осталось) и наконец поднимается к лицу, одаривая меня ослепительной голливудской улыбкой.
– Юная леди, что вы забыли здесь в такой поздний час? – очень манерно, но все также властно, как и его внук, говорит Барт. Трудно представить, что у Энджи настолько старый отец. Сколько лет его жене? Хотя, сейчас чего только нет. И суррогатное материнство, и рождение в пробирке.
– Всегда знал, что у Кая отличный вкус, – юнец продолжает оглядывать меня плотоядным взглядом.
– Трой, где твои манеры? Девочка, судя по всему, и так запугана, – Барт зловеще улыбается. Я узнаю эту улыбку. Кай улыбался точно так же – так улыбается маньяк прежде, чем перерезать горло своей жертве.
Мне вновь стало нехорошо.
– Девушка, очевидно, заблудилась и не знает, что сунула свой нос туда, куда не следует. Я настоятельно советую тебе больше никогда не заходить в эту дверь. Последствия могут быть непредсказуемыми, – загадочно сообщает мне Барт, начиная терять ко мне интерес.
Все это время я молчу, абсолютно растерявшись. В этом доме вообще нет ни единого человека (не считая Энджи), кто способен сострадать мне или спасти меня. Барт считает нормой, что внук завёл себе человека вместо экспериментальной мыши, а этот моложавый парень вот-вот повторит то, что со мной сделал Кай. Все ясно по его взгляду.
– Трой, проводи девушку. И будь добра, побольше ешь перед аукционом. Никто не хочет видеть кости, обернутые в двести миллионов долларов, – Барт раздвигает губы в фирменной пронзительно-страшной улыбке и оставляет меня с подозрительным юнцом.