— Тебя носом ткнуть?! — он снова начал разговаривать со мной, как с собачонкой. Я всхлипнула, не понимая, зачем ему это.
— Лучше я умру, чем этот ад снова повторится…
— Не буди во мне зверя, Лейла. Открывай папку! — он надавил на мою шею, раскрыл папку на первой странице и слегка наклонил меня, чтобы я могла прочитать текст и увидеть то, что находилось внутри.
— Читай! Смотри! Давай все проясним окончательно, — я взяла папку в руки, не веря своим глазам. Я не могу, правда, этого видеть. Это не может быть правдой. Это… нет, это не правда!
Я слышала, как Кай открывает ящики в комнате, раскладывает что-то по поверхностям. Грубо и резко. Он на взводе.
Я давлюсь слезами, читая содержимое черной папки…
«Алисия Вергара» — я вглядываюсь в портрет улыбающейся молодой женщины и вижу небольшую заполненную анкету. Анкету моей матери. Настоящей матери. Рост, вес, где родилась, училась и чем увлекалась. Как познакомилась со своим мужем.
В институте на первом курсе. Мы были очень похожи, но я сразу поняла, что голубые глаза достались мне от отца.
Томас Вергар — папа был инженером в строительной компании несмотря на то, что всегда мечтал стать футбольным тренером. Его увлечение футболом подарило ему стипендию и образование, которое он решил получить здесь, в Нью-Йорке.
Я родилась в Бруклине, там же, где и выросла. Информации о родителях было не так много, НО всего этого мне хватило, чтобы соприкоснуться с ними.
Алисия и Томас. Мои мама и папа.
Всю жизнь я их ненавидела. В приюте мне сказали, что мои родители были неблагополучными людьми и сдали меня в приют, обменяв на беззаботную жизнь, которую вели.
А здесь… я видела их фотографии. Нежные и такие искренние. Это были фотографии из университетской газеты. Выпускной. И самая последняя фотография — у роддома, где папа со мной на руках и мама, обнимающая его за плечи…
Они любили меня.
Нет. Я видела эти ужасающие кадры. Нет. Не может быть, что они пережили такое. Как такое возможно? Почему именно они? Ужасное, роковое стечение обстоятельств…
А дальше у меня перед глазами все расплылось, и я откинула черную папку в сторону, больше не желая прикасаться к ней.
— Зачем ты это сделал? Зачем? Я не просила, — слова застревали костью в горле.
— Я знаю, каково это — чувствовать себя одиноким, ненужным, лишним. Ошибкой природы, Лейла, — я услышала звук поворачивающегося кресла и встретилась взглядом с Каем, который восседал на нем словно на троне. — Это рана, которая остается с тобой на всю жизнь.
— Мне сказали, что они бросили меня. Что я была им не нужна, — я вытерла слезы с щек, но это было бессмысленно. Каждую секунду поток становился только сильнее. Я не рыдала навзрыд, это была не та боль, которая рвет тебя изнутри.
Они погибли в страшных муках, задыхаясь от огня и дыма. Или спрыгнули с верхних этажей, держась за руки. Боже, я не знаю. Но они любили меня и, возможно, думали обо мне перед смертью. Конечно, думали.
Господи, я просто надеюсь, что они не сильно мучились. Боюсь представить, какая паника и агония там творилась. Они просто оказались в ненужном месте, в ненужное время, как и сотни других людей…
— Лейла, такое бывает часто. Что-нибудь путают. Я не знаю, с чем это связано. Но ошибка не в тебе, а в том, что ты обладала ложной информацией о своем прошлом и рождении.
— Я думала об этом каждый день. Как они просто сдали меня в приют. Представляла себя маленьким ненужным свертком, который принесли на помойку…
— Моя девочка, мне жаль, — я взвыла, потому что Кай выглядел таким понимающим сейчас. — Я хотел, чтобы ты знала правду, прежде чем я умру.
— Что… умрешь? — я ожидаю увидеть на лице Кая усмешку, но вместо этого зеленая бездна, полная серьезности и решительности. Не успеваю отойти от одного шока, как он снова опускает меня в ледяную воду. — Кай, ты умираешь? Ты болеешь?
Все эти головные боли. Кровь из носа. Нервозы. Я должна была догадаться. Чем он болен?