Демон против люфтваффе (СИ)

  Ангел стукнул иллюзорным кулачком по несуществующему столу.

  - Воздействуй на эффективность ВВС хотя бы на уровне Мёльдерса, и тебе даже первого срока не придётся досидеть.

  Серьёзная заявка.

  - Отправляй грешника в преисподнюю и вселяйся в другого советского авиационного деятеля. Используй вторую попытку.

  Я опешил.

  - Убить его - это грех.

  - Который искупится исполнением главного задания.

  - Или не искупится, если провалюсь, а ответственность всё равно нести.

  - Просто - уходи. Сам пусть выберется. Ты испытываешь моё терпение. Могу вышвырнуть обратно к зэгам в отряд, на этом сочту миссию проваленной и законченной.

  - Можете. Но не сделаете. Я вам нужен в мире живых. Поэтому предлагаю - дайте мне возможность работать в нынешнем теле. Всё равно война в Испании заканчивается, а следующей не предвидится. По крайней мере, в первой половине 1939 года.

  Сверхсущество задумалось.

  - Ладно, курортник. До схода снегов. Потом - ни минуты лишней.

  - Спасибо!

  Ванятка лишь через полчаса после того, как я ему перевёл непонятные места, осмелился спросить: "Угроза отправить меня в ад или здесь бросить была взаправдашняя?".

  "Она самая".

  "И ты меня не оставил".

  "Угу. Расслабься. Вина в дедовых запасах хватит до весны. Курорт, мать твою".

  Красный военлёт, кое-как освоив испанский язык, большей частью понял разговорную латынь загробного мира. Чем ещё удивишь, квартирант?

  Глава тринадцатая. Трудная дорога домой

  Сидящий напротив меня капитан госбезопасности одет точно в такую же форму, какой я пугал зэгов в преисподней. Там она - для атмосферности, начальники отрядов ГУЛАГа обмундированы иначе. Но народ боится именно ОГПУ.

  Чекист, направивший мне лампу в пятак, принадлежит именно к этой конторе, и обряжен не для понтов, а по должности. Мне и то неуютно, а Иван натурально покрылся инеем.

  - И так, вы добровольно сознались, что после приказа об эвакуации советских интернационалистов самовольно остались на оккупированной врагом территории, где вступили в контакт с белогвардейским офицером Петром Григорьевичем Денисовым?

  - Нет.

  - Интересно, - сатрап изобразил подобие удивления. - Вот же ваши собственноручные показания: зимовал в горах Съерра-Гвадаррама, в Мадриде встретился с Денисовым.

  - Нет.

  - Ты мне тут не дерзи! Дурку не ломай. Или не ты писал?

  - Я писал рапорт. Показаний не давал.

  - Кончай срать мне на мозги. Какого хера не уехал со всеми?

  - Был сбит в боевом вылете. Совершил аварийную посадку, получил ранение, меня выходил крестьянин, сочувствовавший республиканцам.

  - Давай-давай, думаешь, крестьянина приплёл - мы не проверим? Ещё как проверим! Дальше! Про белогвардейца.

  - Пётр Григорьевич Денисов привлечён в качестве переводчика к работе с советским контингентом командующим авиационными специалистами комбригом Пумпуром. В Мадриде он помог мне сделать документы, позволившие покинуть страну и добраться в СССР.

  - Не прикрывайся комбригом, сволочь!

  Так, сейчас начнут бить. Надо ободрить напарника.

  "Не трусь, пуля в почку больнее. Ты же знаешь, даже зубы отросли".

  Ванятка ничего не ответил, гебист тем временем развернул газету.

  - Это что за цирк?

  - Я исполнил интернациональный долг до конца, убил фашиста. А вы, простите, гражданин капитан, в тылу отсиделись или тоже в Испании воевали?

  Капитанские руки сжались в кулаки. Но он сдержался. Пока.

  - У нас всегда бой.

  - Что-то не видел я вас среди республиканцев. За какую сторону сражались, гражданин капитан?

  В торец влетела зуботычина. Увесистая, отнюдь не символическая. Я сплюнул. На рапорт и газету капнула кровь.

  - Урод! Материалы дела испортил!

  Я же не сам себя гвазданул. Ах да, орлы НКВД по определению не бывают виноватыми.

  - Героем себя чувствуешь? Тебе посмертно Героя дали! Думали - умер во славу Родины, шкура!

  - А я во славу Родины жив. И никто меня геройской награды не лишил.

  - Не понимаешь, - ощерился капитан. - Герой Бутаков умер! А передо мной - самозванец, его я сейчас отведу в подвал и пристрелю.

  Он даже ТТ достал и затвор передёрнул.

  - Поднимайся. Живо!

  - Как скажете, гражданин.

  Понятно, что пугает и на пушку берёт. Сто пудов мне срок набавят, не здесь - в преисподней. Но не удержался, извините.

  Пистолет улетел в сторону. Ногой по яйцам - раз. Кулаком в челюсть сбоку, где она хрупкая. Ох, как зубёнки треснули. Перевернул тело на живот и выписал два аккуратных, выверенных тычка по почкам. Немного пописает красным, потом всё пройдёт, ненадолго. Однажды почки полностью откажут. Применить адские средства против НКВД - грешно, но извинительно.

  Плюбовавшись на плоды своих деяний, я забарабанил в обитую железом дверь:

  - Откройте! Тут гражданину капитану плохо стало.

  Как меня избили... Испанские дружинники, ввалившие "франкистскому лётчику" у "Фиата", славным парням из госбезопасности в подмётки не годятся. Я изображал потерю сознания, получал на голову ведро воды, и по новой. Чтоб жизнь мёдом не казалась, как любят приговаривать в СССР.