Демон, который ошибался

В центре палаточного городка находилась кибитка размерами вдвое больше остальных. Вокруг нее было пустое пространство. Перед ней развевалась пара знамен, украшенных лошадиными хвостами, человеческими черепами и прочими эмблемами кочевников. Двое хрунтингов в кирасах из лакированной кожи стояли на страже перед кибиткой, вернее, они должны были стоять на страже. Но один спал, прислонившись спиной к древку и склонившись головой к коленям. Другой сидел, прислонившись спиной к другому древку. Он не спал, но лениво ковырялся щепочкой в земле.

Услышав вопли моего пленника, оба часовых поспешно вскочили. Обменявшись несколькими словами с ним, один из часовых вошел внутрь и вскоре вернулся со словами, что чам желает видеть меня немедленно.

Я слез с лошади и направился к кибитке. Мой пленник тоже спешился и смотрел на меня, потрясая саблей и выкрикивая угрозы. Я наполовину вытащил свою шпагу, но тут вмешались часовые. Они стали отталкивать его рукоятями копий, я оставил их яростно спорящими и вошел в дверь.

Часть этого огромного шатра была отведена под помещение для приемов. Когда я вошел, чам и еще двое охранников сели в соответствующие случаю позы, и лица их приняли выражение достоинства и суровости. Чам сидел на седле, положенном на обрубок бревна. Такое положение должно было свидетельствовать о нем как о вожде бесстрашных наездников. Охранники в забавных одеждах, со множеством блестящих медных пуговиц на кирасах, стояли по сторонам от чама с копьями и щитами в руках.

Чам Теорик был старым хрунтингом, таким же высоким, как я, толстым, с огромной белой бородой, кольцами спадающей на грудь. С плеч струился пурпурный плащ, расшитый шелками, узорами далекого Ираза. Золотые обручи, цепи и прочее в том же духе украшали его шею и руки.

Как здесь было положено, я встал на четвереньки и коснулся лбом ковра, оставаясь в этой неграциозной позе, пока не заговорил чам:

— Встань! Кто ты такой и чего ты хочешь?

— Если, — сказал я, — Ваша Свирепость могла бы найти переводчика с новарского, поскольку я плохо знаю швенский...

— Мы говорим по-новарски сами, наш добрый... мы ведь не можем сказать «наш добрый человек», ведь не можем? Ха-ха-ха! — Теорик хлопал себя по бокам и задыхался от смеха. — Да, идет молва, что мы говорим на нем великолепно. Так что перейдем на этот язык.

В действительности чам говорил на новарском с таким неудобоваримым акцентом, что я понимал этот его новарский немногим лучше, чем швенский. Но, разумеется, не стал проливать свет на это обстоятельство. Я объяснил причины своего визита в Швению.

— Итак, — сказал Теорик, когда я закончил, — загребающий деньги Синдикат хочет, чтобы мы спасли его от плодов собственной скупости и жадности, а? Именно так получается по твоим словам. Где твои грамоты, где письменное предложение Синдиката?

— Как я уже объяснил Вашей Свирепости, пещерные люди Эллорны отобрали у меня все мои бумаги, когда меня поймали.

— Тогда какие у тебя доказательства? — Он ткнул в меня указательным пальцем. — Мы скоры на расправу с теми, кто пытается нас обмануть. Они могут немедленно оказаться посаженными на острые колья, хо-хо-хо!

Сконцентрировав все мысли на поиске решения, я тут же нашел его:

— Великий чам, перед вторжением в Ире служили наемниками несколько сотен хрунтингов. После битвы эти люди ушли в свои родные земли. Некоторые должны помнить, что видели меня в Ире.

— Посмотрим, посмотрим! Родовек!

— Да, сэр? — сказал представительного вида хрунтинг, выступая из покрытого коврами проема.

— Проследи за тем, чтобы мастер Здим был устроен так, как подобает послу. Проследи также, чтобы его охраняли от возможного нападения извне и от побега, — это уже, можно сказать, изнутри. Если он действительно окажется послом — очень хорошо, если нет — хо-хо-хо! Ну а теперь, мастер Здим, вернешься сюда на закате солнца, когда наши вожди соберутся на пьяный совет племени. Тогда мы обсудим твое предложение.

— Извините меня, сэр, верно ли я расслышал, что вы сказали «пьяный совет племени»?

— Конечно. Знай, что такой у нас обычай: мы обсуждаем все на двух советах, пьяном вначале, так как мысли тогда свободны и бесстрашны, а потом на трезвом, так как тогда будут преобладать добропорядочность и благоразумие. Трезвый совет будет завтра. Желаю тебе прощания, человек-ящерица, нашему расставанию пора уходить.

...Последнее, что я успел увидеть перед уходом, — это как два охранника с пыхтением и вздохами поднимали чама Теорика с седла, служившего ему троном.

* * *

Пьяный совет был собран в павильоне, стоявшем на открытом пространстве за резиденцией чама. В отличие от последней, он был покрыт парусиной, поддерживаемой различными шестами и кольями, как главный тент цирка Багардо. Так что зрелище было знакомое. Под ним собрались более пятидесяти вождей племени и прочих должностных лиц, и все вместе они воняли круче, чем заперазхи.