Демон и Лабиринт (Диаграммы, деформации, мимесис)

Повторение минувшего опыта в жесте особенно характерно для ребенка. Жест на инфантильной стадии развития как будто уничтожает память (дети -существа, почти лишенные памяти), произво

133

дит забвение. Теодор Райк заметил -- бессмертно лишь то, что не всплыло в воспоминании, "прошлое не может увянуть, покуда оно вновь не стало настоящим. Только то, что стало воспоминанием, подвергается процессу истощения, характерному для всей органической жизни. Воспоминание -- это лучший путь к забыванию" (Райк 1972: 342).

Вот еще одна причина, по которой жест отрицает прошлое. Гельдерлин написал стихотворение "Возвращение домой", в котором описывает поэзию как опыт возвращения к истокам, к себе "домой". Но ощущение дома может переживаться только тем, кто долго в нем не был, только тем, кто в него возвращается. У остававшихся дома это ощущение стерто, и лишь возврат позволяет создать чувство первичного опыта. Поэзия, как любой подлинный опыт переживания Бытия, также не может быть непосредственно соотнесена с первоопытом. Первоопыт дается нам через возвращение.

Гельдерлин так описывает первое столкновение с домом:

Там повстречают меня -- голос родины, матери голос! Звук пронзивший меня, и стародавнее вновь Мне воротивший!

(Гельдерлин 1969: 142, пер Г. Ратгауза)

Странным образом возвращение к первоголосу вовсе не означает у Гельдерлина вновь обретенной речи. Наоборот, поэт как бы постепенно утрачивает всякую речь вообще. Сначала он заявляет:

"Речь несвязна моя", затем появляется тема молчания:

Часто должны мы молчать, имен не зная священных, Скрытый трепет сердец может ли выразить речь?

(Гельдерлин 1969: 143)

Повторение, таким образом, оказывается отнюдь не повтором. Хорошим комментарием к гельдерлиновской игре звучащего материнского слова и молчания может быть разъяснение Фридриха Киттлера:

"Дискурс, который производит мать в дискурсивной сети 1800 года, но не может его произнести, называется Поэзией. Мать Природа молчит так, чтобы за нее и о ней могли говорить другие. Она существует в единственном числе за множественностью дискурсов. Материнский дар -- это нарождающаяся речь, чистое дыхание как высшая ценность, из которой развивается артикулированная речь других" (Киттлер 1990: 26--27). Таким образом, голос матери или родины -- это звук, являющийся потенцией речи (о сверхкоммуникации -- с демонами, анге

134

лами, -- которая блокирует речь, см. главу 5). В этом смысле возвращение домой означает отказ от слова, его редукцию, возвращение в сферу потенции как первоопыта, "пронзившего меня". Чехов у Сокурова говорит мало, он погружен в восприятие и внутреннее переживание некой потенции речи как истинного, "материнского" первоопыта.

Подчеркнутое значение жеста в противоположность слову (пронзительный первозвук-- это тоже скорее акустический жест) вновь возвращает нас к проблематике камня. Падение камня также может быть понято как своеобразный основополагающий жест, который фиксирован в застывшем и вечном падении готических сводов. Готический собор словно постоянно воспроизводит первожест, он-- как бы непрестанное повторение собственного порождения. Ришард Пшибыльский так формулирует значение камня и слова у Мандельштама:

"Материал архитектора -- камень -- и материал поэта-- слово-- являются символами Вечного Теперь11; дело в том, что в здании, как и в языке, выражена идея победы над временем" (Пшибыльский 1987:105). Но победа эта совсем иного рода, чем у могильного камня или колоссоса, вообще отрицающих идею времени. Не случайно, конечно, у Мандельштама Нотр-Дам уподобляется Адаму. Здание как бы закрепляет в себе первотворение как некую потенцию языка, поэзии. Показательно, что Мандельштам вводит в свое описание собора образы проступающего тайного плана и лабиринта ("Но выдает себя снаружи тайный план!", "Стихийный лабиринт, непостижимый лес..."), как образы динамические и диаграмматические по существу.

В "Феноменологии восприятия" Морис Мерло-Понти помещает выразительный пассаж, посвященный камню:

"...Камень этот -- белый, твердый, теплый, мир как будто кристаллизуется в нем, кажется, что для своего существования он не нуждается во времени, что он полностью разворачивается в мгновении, что всякая прибавка существования будет для него новым рождением, и в какой-то момент возникает искушение поверить, что мир, если он чем-то является, должен быть совокупностью вещей, похожих на этот камень, а время -- совокупностью совершенных моментов" (Мерло-Понти 1945: 383). Однако вечное настоящее, настоящее, лишенное будущего,-- это и есть определение смерти,

_________

11 Ср. с определением Заратустры как камня мудрости, духа тяжести, который парит, застыл в воздухе, но должен упасть: "О, Заратустра, ты камень мудрости, ты камень, пущенный пращою, ты сокрушитель звезд! Как высоко вознесся ты -- но каждый брошенный камень должен--упасть!" (Ницше 1990: 111)

135

"живое настоящее разрывается между прошедшим, которое оно подхватывает, и будущим, которое оно проектирует" (Мерло-Понти 1945: 384).