Демиург (СИ)

Наконец, решив, что столь бурная рефлексия в ближайшее время не принесет мне ни решений, ни облегчения, я открыл глаза и осмотрел комнату, перешедшую в мое владение по неписаному завещанию. Время давно бросило здесь якорь. Выцветшие обои, еще сохранявшие завитки какого-то нехитрого узора, были на три четверти завешены тяжелыми фабричными коврами, облинявшими и поеденными молью. Покосившийся сервант с бокалами, покрытыми пылью, журнальный столик, заваленный литературой начала века, кровать и два старых облезших кресла составляли скудный интерьер. Жалюзи на окнах держали на себе многолетний слой грязи, и свет снаружи проникал в комнату лишь под вечер, когда солнце опускалось к горизонту, и закатные лучи падали на подоконник. Вентилятор в углу лениво гонял затхлый сухой воздух.

Здесь никогда не было темно. Полтора десятка говорящих живых картин, палитра которых постоянно менялась, переносили сюда изображение из любого места на земле по первому же приказу. Машины, питавшие каждый из экранов, монотонно гудели, выделяя тепло; разноцветная паутина проводов опутала потолок и стены. Среди общего шума я вдруг понял, что чего-то не хватает, и почти сразу обнаружил недостающий элемент. Небольшие механические часы в пластмассовом коробке - дешевый продукт из далекой восточной страны, - остановились, и секундная стрелка дрожала, не дойдя до девятки. Мой друг всегда запускал их снова.

- Они показывают неверное время, - как-то заметил я.

- Любое время - неправильное, - было ответом. - Столько всего напутано, что восстановить порядок можно только напалмом, - он внимательно проследил за секундной стрелкой и, только когда она сделала полный круг, продолжил: - Неважно, как идет время. Оно просто должно идти. Иначе нельзя. Иначе - смерть.

Я стукнул пальцем по циферблату, и часы вновь затикали. Теперь все в порядке. Все так, как должно быть. Из книг в мягком переплете и глянцевых журналов я соорудил некое подобие башни. Смысла в моих действиях не было никакого, но когда часы водрузились на вершину, я ощутил некоторое облегчение. Я что-то изменил. Что-то сделал сам.

С часов мой взгляд перенесся на блокнот темно-зеленого цвета, который среди беззаботно-пестрых обложек выглядел строго и официально. В предвкушении тайн, которые мой друг не успел мне раскрыть за время нашего короткого знакомства, или же в надежде пролить хоть каплю света на тени, скрывавшие от меня его гения, я открыл первую страницу. Пожелтевшая гладь листа была исписана неровным мелким почерком. Многие слова были перечеркнуты, строчки сбивались вверх или вниз, некоторые вовсе обрывались на середине листа, будто их автор решил не заканчивать мысли, а исправлениям и подчеркиваниям не было числа. Из всего написанного я смог разобрать только цифры в правом верхнем углу каждой страницы, которые, судя по всему, являлись датой. В моей прошлой жизни летопись исчислялась по-другому, и я решил узнать, сколько же времени мой друг вел эти заметки. Отыскав последнюю страницу, где записи еще отдавали запахом чернил, я произвел несложные подсчеты. Тридцать три года разделяли первый лист с последним. Следовательно, моему другу было немногим больше, чем мне, когда он сделал первую запись, и когда, возможно, все это началось.

И тут, к моему величайшему удивлению, я с трепетом обнаружил, что слова на последних листах были написаны интуитивно понятным мне языком. Не могу сказать, изучал ли я его раньше, но из отдельных отрывков я без особого труда строил предложения, смысл которых был для меня предельно ясен. Мой друг написал эти строки в день нашей встречи, и, вне всякого сомнения, адресовал их именно мне, пусть еще и не зная об этом.

"26.08.2067г.

Погода снова выдалась паршивой. Уже шестую неделю за окном стояло пекло, и к концу каждого дня жара медленно проникала в мою квартиру сквозь раскаленные солнцем кирпичные стены. Гаджет на дежурном экране показывал температуру в сорок три градуса по Цельсию.

Я проснулся, как и планировал, раньше обычного - в четыре часа дня. Мой организм привык бодрствовать только по ночам, когда жара и люди не отвлекают меня от работы, и сейчас я ощущал себя вареным овощем, но в этот день начинались отборочные матчи по Первой Киберспортивной Дисциплине. У меня оставалось около двух часов, чтобы закончить дела, и насладиться боями, участию в которых я когда-то отдал несколько лет своей жизни.