Дембельский аккорд

В караулке отчетливо пахло самогоном, но заначку обнаружить не удалось. Не помогли ни профессиональный нюх, ни многолетний армейский опыт. От самого лейтенанта пахло колбасой – свежей, охотничьей, с чесночком. Колбасы тоже не было – только котелок с давно и безнадежно засохшими остатками перловки. Детальный, дотошный, как после убийства президента или по меньшей мере генерала, осмотр территории обнаружил цепочку узеньких следов, ведущих в двух направлениях – от ворот к дверям кунга и от караулки обратно. Комбат присел на корточки, присмотрелся к следам – так и есть, женские сапоги, тридцать шестой размер. Обратная цепочка была совсем свежей. Настолько, что прямо на глазах у подполковника потревоженная снежинка на краю одного следа покачнулась под ветром и упала. «Это как раз пока я лежал, плюс-минус три минуты», – чутьем бывалого охотника определил Стойлохряков. Он поднял взгляд – лейтенант Мудрецкий смотрел на следы и на начальство весело и беспечно.

Кряхтя, комбат приподнялся и задал только два вопроса:

– Кто тебе приказал сигналки ставить, а? И откуда они у тебя вообще, если их на этом складе нет?

– Так это не мои! Ну, товарищ подполковник, откуда же я их возьму, в самом-то деле! Это старший лейтенант Бекетов с разведчиками еще осенью поставили. Отрабатывали, значит, захват особо важного объекта, вот и устроили на подходах. Для полного реализма, так сказать.

– Это у тебя, что ли, особо важный объект? Да тут весь склад – полтора списанных снаряда и три учебные гранаты! – рыкнул было Стойлохряков и осекся, проследив за взглядом ссыльного лейтенанта. Тот смотрел на штабеля укутанных брезентом ящиков. Оба офицера прекрасно знали, что эти ящики попросту не поместились ни в двух длиннющих бараках-складах, ни в дюжине выкопанных к ним в дополнение землянок. То, что большая часть боеприпасов была снаряжена еще до рождения самого начкара, не имело никакого значения, кроме одного – случись что, рванули бы они качественно, по-советски.

– А если не особо важный, товарищ подполковник, почему у вас тут начкаром не сержант, а офицер? – наивно хлопая глазами, поинтересовался Мудрецкий. – По уставу...

Не дослушав, Стойлохряков четко, по-строевому развернулся и тяжело направился к воротам. За калиткой еще раз посмотрел на узкие женские следы, отметил, откуда и куда они вели – в том направлении ближайшая деревня была километрах в пяти. Комбат плюнул, несколькими крепкими русскими словами охарактеризовал личный состав своего батальона и всех представительниц местного населения, отряхнул с плеча последний снежный комок и направился к машине.

Вернувшись в батальон, подполковник первым делом нашел своего начальника штаба и спросил:

– Холодец, когда у нас следующие стрельбы?

– На полигоне или на стрельбище? – Майор Холодец полез в сейф за нужной папкой.

– Любые, для которых нужно будет с шестого поста хоть один патрон взять, – мрачно пояснил комбат. – Или после которых, мне без разницы.

– Ага, понял... Можно сделать так, что в конце апреля, когда стрельбище подсохнет, – вник в ситуацию начштаба. – Ну, там, оттепель была, талой водой рубеж затопило, еще что-нибудь придумаем...

– Думай, Холодец, думай, думай! И еще подумай, прежде чем мне любую бумагу на подпись подавать. Делай что хочешь, но чтобы фамилию Мудрецкий я больше не видел и не слышал, пока на него приказ не придет!

С тех пор, вопреки всем законам, нормативам и правилам, часть бумаг на подпись комбату подавалась не заполненной до конца: в любой ведомости, в любом приказе на месте роковой фамилии оставлялся пробел тщательно выверенной длины. Когда доходило до бумаг, время от времени вынужденно касавшихся – куда денешься! – выносного склада, фамилия и подпись начальника караула оказывались очень, очень аккуратно заклеены бумажными полосками. После визирования бумаги у Стойлохрякова полоски снимались, точечные следы клея подчищались лично начальником штаба, и дальше все шло своим обычным чередом.

Так оно все и шло до того дня, когда на столе у подполковника Стойлохрякова не оказался пришедший из штаба дивизии машинописный лист, украшенный сразу несколькими печатями.

– Угу... угу... – Комбат постарался вникнуть в длинные юридические формулировки и определения. – Указ президента... ага... приказ министра... есть... уволить... понятно... в запас... с присвоением воинского звания «старший лейтенант»... погоди, это кого же?!

На месте фамилии, имени и отчества обнаружилась привычная уже белая полоска.

– Холодец!!! – заорал Стойлохряков. – Где Холодец! Холодца мне, быстро!!!

Майор ворвался в кабинет, трясясь, как кулинарный однофамилец.

– Вызывали, товарищ подполковник?! – Начштаба предпринял не слишком успешную попытку отдышаться.

– Это чего? – Комбат ткнул пальцем в лист с печатями. – Это откуда нам?

– Это приказ на увольнение лейтенанта... сами знаете кого, – вывернулся из положения майор.

– Нет, нет, ты скажи! Ты вслух скажи! – подбодрил Стойлохряков. – Я это хочу услышать, а то глазам не верю! Может, ты мне другую бумажку подсунул?