Дембельский аккорд

Комбат, решивший выполнить свое обещание, подошел к казарме и прислушался. Посмотрел на часы – полночь, по всем армейским традициям из окон должны торчать головы стоящих на шухере «духов», а из-за их спин – доноситься стройные голоса застраиваемых одногодков. Не поверил своим ушам, на всякий случай прочистил их пальцем. Потом вынул шариковую ручку и прочистил ею – сначала один слуховой проход, потом другой. Пожалел, что не взял шомпол-протирку от «макарова», она для ковыряния в ушах подходила почти идеально. Пощелкал пальцами, удивился – со слухом все было нормально. Осторожно скрипнула дверь, и подполковник Стойлохряков впервые в жизни заколебался – а стоит ли заходить в спальное помещение вверенного ему батальона. Но любопытство пересилило, и он осторожно прокрался внутрь.

Внутри было жутко. В темноте и тишине, казалось, сами по себе начали шевелиться стены. Тусклый свет, вырывающийся из туалета, манил и притягивал – подполковник двигался к нему, как мотылек к свечке – бездумно и целеустремленно, с маниакальным желанием лучше сгореть, чем оставаться в темноте. В туалете, разумеется, никого не оказалось – просто лампочку не выключили, оставили вместо ночника. Дневальный шевельнулся было, дико косясь одним глазом на кубрик химиков, вторым – на комбата, но подполковник одним мановением руки поставил бойца в положение «смирно». Ботинки Стойлохрякова кощунственно нарушили тишину помещения – он шел проверить присутствие личного состава в положенном месте.

Личный состав присутствовал. Личный состав лежал на спине, укрывшись по грудь одеялами, вытянув поверх них тихо гудящие руки, и широко распахнутыми незрячими глазами смотрел в потолок. Из «дедов» не было только Простакова – в карауле, вспомнил комбат.

– Эй, бойцы! – шепотом окликнул химиков Стойлохряков.

Никакой реакции. Никто не шевельнулся, не моргнул, не вздохнул. Впрочем, дыхания не было слышно. На всякий случай подполковник помахал рукой над бледным лицом Валетова. Не шелохнулись ресницы, не мигнули веки, не шевельнулся широкий зрачок, глядящий в недосягаемую для простого смертного комбата даль. Стойлохряков в ужасе потряс бойца за плечо – голова тяжело качнулась и вернулась в прежнее положение. Плечо было холодным как лед. Трясущейся рукой подпол нащупал артерию на шее... Пульс был. Сердце младшего сержанта Валетова билось медленно, но ровно и мощно.

От внезапно наступившего душевного облегчения Стойлохряков вдруг почувствовал острую необходимость облегчиться. Он на цыпочках направился к двери кубрика, шагнул в коридор – и тут из-за спины донесся ледяной, потусторонний, безжизненный голос:

– Звездец комбату!

– Звездец!!! – стройно, как на плацу, откликнулся замогильный хор.

Подполковник стремительно обернулся – никто не пошевелился, не дрогнуло ни одно веко и даже дыхания по-прежнему не было слышно. Голос, который в прошлой жизни мог бы принадлежать Фролу Валетову, снова произнес:

– Звездец комбату! – При этом ни губы, ни грудь младшего сержанта не шевельнулись.

– Звездец!!! – так же стройно и грозно откликнулись остальные неподвижные тела. Стойлохряков начал пятиться, чувствуя, как сам начинает холодеть – во всех местах, кроме ног, по которым вдруг побежали тонкие горячие струйки.

– Воистину звездец комбату! – прогремел голос, на этот раз больше похожий на голос ефрейтора Резинкина.

– Воистину звездец!!! – Ледяное эхо отразилось от стен кубрика, волной хлынуло в дверь и понесло подполковника Стойлохрякова по коридору. Очнулся тот, дрожа и мелко крестясь, только далеко на улице, прислонившись к фонарному столбу и глядя через пустынный плац на бледно отсвечивающие окна казармы. Долго, очень долго комбат не мог ни понять, ни вспомнить толком, что же с ним произошло и происходило ли что-нибудь вообще с тех пор, как он решил зайти в казарму. Наконец он решил для себя, что все померещилось и что надо было побольше налегать не на первач, а на закуску. Он шагнул было вперед – и тут воспоминанием о жутком видении в ботинке хлюпнуло что-то теплое...

Ровно через час после полуночи в кубрик зашел бледный, светящийся в темноте забинтованными руками мумии лейтенант Мудрецкий. Обвел взглядом неподвижно вытянувшиеся тела и застывшие глаза, каркнул могильным вороном:

– Эй, «деды»! Встали и пошли!

Глаза моргнули, руки зашевелились – медленно, словно сопротивляясь самой идее движения. Послышался отчетливый жалобный скрип переутомившихся сверх всяких пределов связок и мышц, насилуемых железной волей бойцов.

– Быстро шевелимся, быстро! Комбат уже спит! – Скрипящий взводный был недоволен и неумолим. – Блин, встать, я сказал! Взвод, подъем, тревога!!! Выходи в коридор строиться!

Вбитые за два года и семьсот подъемов рефлексы взяли свое – тела начали шевелиться сами по себе, без всякого сознательного руководства и вмешательства в работу солдатского организма. Окончательно просыпаться химики начали только в коридоре, уже заняв свои привычные места в строю.