Именно поэтому данную дембельскую крамолу нужно было сейчас же выжигать калёным железом. Причём, абсолютно без какой-либо жалости и прочих излишних сентиментальностей.
А ночной холод становился всё ощутимее. У меня уже окончательно застыли ноги в отсыревшей обуви, замёрзшие руки так и просились в тёплые и глубокие карманы, а мои одеревеневшие уши с щеками вообще не желали расставаться с меховым воротником… Но у них имелась строгая очередь на все эти блага цивилизации, а потому когда фонарик регулярно освещал разгорячённые фигуры солдат вместе с ковыляющим прапором, то мои щёки с ушами в данные мгновения практически никоим образом не прислонялись к манящей овчинке воротника. Всё-таки служебный долг обязывал меня демонстрировать всяческое пренебрежение к пониженным температурам.
Вокруг всё было спокойно, если не считать дежурных очередей на дальних блок-постах Грозного. Я всё сидел на своём месте, периодически освещая лучом света трусящих мимо старичков. Раз им было наплевать на мои приказания, то и мне тем более на их желание поспать после караула…
В таких раздумьях и поёживаниях прошел томительно долгий час… А в три часа я опять промолчал и не задал тот самый вопрос впавшим в флегматично-меланхолический транс «призракам» чеченской ночи…
Но в десять минут четвёртого из пробегающего мимо строя донесся тонкий просительный голосок:
— Товарищ старший лейтенант, остановите нас, пожалуйста!
Я медленно встал, скомандовал «Стой!» и подошел к бегунам.
— Что такое?
Всё тот же тенорок попросил уже другое:
— Товарищ старший лейтенант! А дайте нам, пожалуйста, ещё раз команду!.. Хоть пять минут на уборку палатки!
Как ни в чём не бывало, я спокойно посмотрел на светящиеся стрелки часов:
— Ну, хорошо! Даю вам ещё пять минут, чтобы разломать эти нары и навести порядок в помещении. Вперёд! Время пошло!
Наверное за эти пять часов ночного бега трусцой дембеля так возненавидели, ну, естественно, эти треклятые нары и мусор… Наверное все мои старички настолько воспылали всеобщей любовью к чистоте и уставному порядку… Наверное страсти внутри воинского коллектива накалились до такого белого цвета… Что после моей команды «Вперёд!» все они пикирующими орлами понеслись к палатке, лишь бы в пух и прах разнести эти нары как наиглавнейший источник своих неприятностей.
Ещё не успели раствориться в ночной мгле последние отголоски моей команды «Вперёд! Время пошло!». Как основная масса дембелей бросилась через проход и дворик ко входу в палатку, трое разъярённых дедов побежали прямо к брезентовой стенке, после чего они голыми руками вырвали из-под земли брезентовый полог и нырнули под него, а один старичок даже умудрился проскользнуть вовнутрь палатки через ближайший, то есть наглухо замурованный запасной выход…
Да… Такого истового рвения бойцов к своей службе я ещё не видел никогда и от сильнейшего удивления мои глаза едва-едва не выпучились, словно у глубоководной рыбины, злодейски поднятой рыбаками на поверхность океана…
«Вот это да! Их бы в Будённовск летом! Голыми руками разорвали бы басаевскую орду… Ай да Альберт Маратович… Ай да…»
Я стоял снаружи и с большой тревогой наблюдал за ходившей ходуном палаткой. Казалось ещё немного и деревянные колы разлетятся в щепки и от военно-полевого жилища останется только куча копошащегося брезента. Изнутри доносились яростные крики солдат, треск ломаемых досок, препротивнейший скрежет выдираемых гвоздей, необъяснимый грохот и стук…
Подойдя ко входу в палатку, я просто был вынужден остановиться. Наружу со свистом вылетали деревянные ящики, подставки, чурбаки и огромные доски. Со звонким скрежетом проносились пустые цинки из-под патронов и гранат. Но самую большую опасность сейчас представляли полутораметровые брёвна, когда-то поддерживающие верхний ярус солдатских нар, а в данную минуту вылетавшие пушинками из раскрытого входного проёма…
— Осталась минут-та! — громко прокричал я.
После моего напоминания мимо меня стали мелькать старые бушлаты и рваные горки, пыльные матрацы и подушки, рюкзаки десантника и пехотные вещмешки, серые простыни и чёрные наволочки, драные камуфляжи и свитера. Даже лампочка над входом в ружпарк и та стала раскачиваться от всевозможных завихрений воздушных масс.
Я конечно поражался такому обилию уже ненужного хлама и мусора, копившегося долгие месяцы внутри палатки. Но сейчас я ещё и контролировал течение отведённого на уборку времени. Можно было бы добавить развоевавшимся дедам дополнительно несколько минут, однако не сегодня и не сейчас…
— Так, время истекло! Я иду проверять!
Внутри палатки густая и совершенно непрозрачная пыль стояла не то что столбом, а настоящей дымовой завесой. Где-то сверху слабо просвечивалась сиротливая лампочка, которая лишь обозначала себя, но совершенно не освещала помещение. В сером тумане смутно угадывались силуэты стоящих бойцов.
— «Прямо как ёжики в тумане», — подумал я, но вслух ничего не стал говорить, чтобы не обижать разбушевавшихся старичков.
— Ведь можете, если захотите, — одобрительно сказал я.