Дембель против бандитов

— Сынок… — прошептала она почти беззвучно, и мелкие слезы покатились по морщинам щек. — Сыночек… Сделай, что они тебе говорят, подпиши эти окаянные бумаги! Ну что тебе стоит! Вместе домой поедем. А квартира… И тут как-нибудь проживем.

— На хер, на хер, я сказал! — массивный Прокоп без труда поднял пожилую женщину за шиворот. — Давай, старая, не нужна тут больше…

Елена Николаевна обреченно закрыла лицо руками. Плакала она почти неслышно, боязливо, лишь узкие плечи ее тряслись.

Сергей Иванович с трудом подавлял в себе желание наброситься на подонков. И набросился бы, если бы не боялся этим навредить сыну.

— Вы ведь вчера сказали, что, как только бумаги подпишем, сына получим, — стараясь не смотреть Сникерсу в глаза, напомнил он.

— Правильно, был такой базар, — кривоносый окончательно обрел уверенность в себе, и голос его звучал спокойней, — только наследничек твой должен был документики подписать. А он, вишь, не хочет. Так что, батя, сам виноват, что такого урода на свет произвел. Да и не воспитал как следует. Придется с ним тут повозиться…

— Ничего, подпишет, — подхватил Прокоп. — Получите его в целом виде. А ты, старый козел, смотри, больше по мусорням не бегай и заявы не пиши. Тоже мне — писатель, бля, Пушкин гребаный. Ну, ты, в общем, в курсах после вчерашнего… Знаешь, о чем я.

Отец и мать вышли из дома. Меньше чем через минуту со двора донеслись шелест автомобильного двигателя и хлюпанье колес по талому снегу — Антип повез родителей на шоссе. Сникерс и Прокоп переглянулись многозначительно:

— Ну чо — сами начнем или Антипа дождемся?

Если одному человеку что-то позарез надо от другого, если он ощущает свое полное превосходство над ним, если к тому же это превосходство подпитывается чувством собственной безнаказанности, можно не сомневаться: он обязательно добьется своего.

Нет на свете людей, способных до конца стоять на своем, особенно если людей ожидают пытки, долгие, мучительные и унижающие. Просто есть плохие следователи и в меру упорные подследственные…

Но упорные до поры до времени.

Мальчиши-Кибальчиши хороши лишь на киноэкранах да на страницах пионерских журналов. В реальной жизни все они, рано или поздно, помимо собственной воли превращаются в Мальчишей-Плохишей. И вовсе не за банку варенья да корзину печенья; муки истязуемой плоти — стимулятор куда более действенный!

К своим двадцати четырем годам Илья Корнилов отлично усвоил эту нехитрую истину. Одно дело — стиснув зубы, переносить избиения. Побои — не самое страшное. Его, Илью, били и до армии в родном микрорайоне, и в сержантской «учебке», и в московском следственном изоляторе «Матросская тишина», и в чеченском плену. И несколько минут назад, на глазах у родителей. Такое битье, пусть болезненное, но не смертельное, можно перетерпеть. Можно и умереть, не проронив ни слова.

А пытки — это совсем другое. Искусная пытка может быть долгой, мучительной, постепенной. Можно выкрошивать пассатижами зубы по одному, медленно ломать фаланги пальцев, выворачивать суставы на дыбе, жечь кожу сигаретой, топить в дерьме… Времени у бандитов, судя по всему, много. Спешить им некуда. Да и в мучительстве эти скоты находят явное удовольствие. Но он, Дембель, не уверен, что не сломается под пытками…

…Антип появился в домике минут через пятнадцать.

— Слышь, не в падлу, — бросил ему Сникерс, перешагивая через лежавшего на полу Дембеля, — сбегай к тачке, принеси инструменты.

— Воспитывать будем? — водила равнодушно покосился на окровавленного Илью.

— Ага. Тебя ж не было, не знаешь, чо тут и как… Прикидываешь, какая сука? Ему русским языком говорят: подписывай и вали на все четыре стороны. А он, герой хуев, ни в какую.

— Себе же хуже делает… Яйца в дверь защемить — через минуту подпишет как миленький, — со знанием дела посоветовал Антип.

— Слышь, вспомнил! — воодушевился розовощекий. — Я где-то читал, что для мужика самое страшное: набрать в шприц спирта или бензина и в яйца под кожу пару кубов вколоть. Следов никаких, побои не снимешь, зато эффект потрясный! Антип, у тебя в аптечке пятикубовый шприц лежит — принеси, а?

Наклонившись к Илье, Сникерс спросил:

— Ну что, гондон, не передумал? И нам с тобой возиться, и тебе мучиться… Да и позор какой. Давай подписывай и вали подобру-поздорову вещички складывать.

Дембель облизал пересохшие губы. Со стоном приподнялся, прислонился к ножке стола.

— Хорошо, подпишу, — произнес он негромко.

Илья Корнилов сказал так вовсе не потому, что действительно собирался подписывать. Просто он уже решил, как следует поступить, чтобы и не поставить подпись под документом, и в то же время избежать уготовленных мучений.

— Фу-у-у, наконец, родила наша целка, — выдохнул из себя кривоносый чуточку разочарованно — видимо, он уже приготовился мучить пленника. — Раньше, что ли, не мог?

Минуту спустя Дембель стоял перед столом. Правая рука его была развязана, но левую, прижатую к пояснице, стягивала толстая бечевка.

— Где подпись ставить? — спросил Корнилов, поглядывая по сторонам исподлобья.

— Вот тут, — наманикюренный ноготь нотариуса Цысик небрежно черканул по бумаге.