Дельцы. Том II. Книги IV-VI

— Жить, жить, хочу, а не прозябать.

— Живите. Я поперекъ дороги становиться не буду.

— Но я желала-бы, — заговорила Катерина Николаевна менѣе твердымъ голосомъ: — чтобы вы сказали мнѣ, считаете-ли вы меня способной на одно пустое чувственное увлеченіе!

— Я не судья… въ этомъ дѣлѣ.

— Я потому позволила себѣ этотъ вопросъ, что васъ же я должна буду просить облегчить мнѣ трудность моего положенія.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу быть женою другого человѣка.

— Будьте ею, если вы не можете поступить иначе.

— Но для этого нужно разсторгнуть нашъ бракъ.

— Расторгнуть? — протянулъ Александръ Дмитріевичъ.

— Конечно.

— То-есть вы хотите развода?

— Онъ необходимъ.

— По добровольнному соглашенію?

— Да.

— Но вамъ извѣстны-ли наши законы по этой части?

— Я готова, — вскричала Катерина Николаевна, — взять виновность на себя!

— Въ такомъ случаѣ здѣсь, въ Россіи, вамъ нельзя будетъ вступить въ новый бракъ.

— Нельзя?

— По крайней мѣрѣ, очень опасно. Если вамъ и удастся обвѣнчаться, то всякій можетъ растрогнуть этотъ бракъ, донеся на васъ.

— Все равно, я не буду имѣть право выдти замужъ, но не стану считаться больше женой вашей, носить вашего имени.

Александръ Дмитріевичъ всталъ и, опершись на спинку кресла, заговорилъ методически, безстрастнымъ голосомъ:

— Вы предлагаете мнѣ сдѣлку, на которую я ни въ какомъ случаѣ не могу пойти. Во-первыхъ, я считаю бракъ договоромъ нерасторжимымъ, если вамъ уже не угодно смотрѣть на него, какъ на таинство. Будь я другихъ взглядовъ, считай я разводъ честнымъ и благимъ дѣломъ, я все-таки-бы не согласился на вашу мнимую виновность.

— Какая же она мнимая? Она совершенно реальная!

— Реальная? — переспросилъ онъ, взглянувши на нее вдругъ затуманившимся взглядомъ.

— Я вамъ не измѣняла, Александръ Дмитричъ, — поправилась она. — Я затѣмъ и пришла къ вамъ, чтобы не оскорблять нашихъ отношеній.

— А если такъ, чему я вполнѣ вѣрю, то съ вашей стороны нѣтъ никакого фактическаго дѣйствія, которое-бы мотивировало разводъ. Поэтому я и не могу допустить, чтобы вы ложно взяли на себя виновность въ супружеской невѣрности.

— Такъ неужели-же, — вскричала съ живостью Катерина Николаевна: — вы заставите меня измѣнить вамъ фактически?

— Поступайте какъ вамъ будетъ угодно, но въ сделку съ вами я не могу войти.

— Ведь не буду же я васъ просить, чтобъ вы приняли на себя виновность?

— Я-бы взялъ ее на себя, если-бъ иначе смотрелъ на бракъ.

— Что-жь изъ этого вытекаетъ, Александр Дмитричъ? спросила Катерина Николаевна значительно.

— Моя роль — страдательная. Если вамъ угодно, покинуть меня, я не стану злоупотреблять моими правами. Любите другого, живите съ нимъ до техъ поръ, пока онъ сохранитъ для васъ… обаяниe, и не требуйте отъ меня ничего больше.

— Это та-же тирания, только въ мягкой форме.

— Я не вижу тутъ никакой тирании. Мои принципы не позволяют мне подчиниться вашей воле и перестать быть вашим мужем. Кто знает, что можетъ случиться. Я брал на себя обязательства, которыя и выполню. Вы всегда найдёте во мне друга и покровителя.

— Зачемъ-же это, Александр! Дмитричъ?

— Умъ у васъ светлый, но темперамент беретъ верхъ.

— Но этакъ я всю свою жпзнь буду и въ глазахъ света, и передъ закопомъ жена ваша? Вы хотите, стало быть, чтобы я постоянно нарушала свой долгъ, чтобы моя новая жизнь съ человекомъ, которому я хочу быть верной женой, имела видъ преступной интриги?

— Я не могу поступить иначе, выговорилъ Александр Дмитрiевич и опустился в кресло, точно затемъ, чтобы опять приняться за свои бумаги.

— Я надеялась, вскричала Катерина Николаевна: — что вы будете хоть немного поискреннее!

— Искреннее быть нельзя. Пользуйтесь фактической свободой. Я отказываюсь отъ своихъ правъ. Позвольте мне удержать одни обязанности.

Она ничего не отвечала и быстро вышла изъ кабинета. Онъ проводил её глазами до дверей, и когда она исчезла в них, тяжело опустил голову на руки.

IV.

Любовь сильно изменила наружность Борщова. Онъ похудел и побледнел. Лицо его не поражало уже прежней ясностью и добродушием. Борода удлиннилась. Глаза приобрели новый блескъ вместе съ тревожностью. Но онъ настолько следил за собою, что деловая его жизнь не страдала отъ душевныхъ волненій. Напротивъ, онъ шелъ въ гору. Ему поручили заведование очень крупнаго предпріятія, где онъ былъ и пайщикомъ. Для него практическая деятельность действительно играла роль одного лишь средства къ достиженію такой матеріальной независимости, которая позволяла бы ему впоследствии предаваться всякимъ „просветительным затеям". Онъ вовсе не усердствовалъ, а дело у него все-таки спорилось. Еслибы онъ самъ не относился такъ къ своей деловой карьере, онъ, конечно бы, имел уже не одну сотню тысячъ, давно считался бы тузомъ промышленнаго міра.