Дельцы.Том I. Книги I-III

— Мы сейчасъ придемъ, — протянула блондинка, поднимаясь. — Саламатовъ, ты можешь нѣжничать съ твоимъ милѣйшимъ человѣкомъ.

— Смотри-же, не надуй, адвокатъ! — крикнула подруга ея Воротилину и тоже поднялась.

— Кто эти маски? — спросила Саламатова Зинаида Алексѣевна.

— Такъ, шлюхи! — отвѣтилъ онъ.

— Зачѣмъ-же ты съ ними сидѣлъ?

— Надо-же съ кѣмъ-нибудь отпить жидкаго… А ты хороша, нечего сказать: ни слуху, ни духу, и никого не принимаешь.

— Развѣ ты былъ у меня?

— Былъ.

— Не вѣрю. Мнѣ-бы сказали.

— Ты опять, видно, обрѣтаешься въ сантиментахъ съ господиномъ Малявскимъ.

— А1 узналъ маску! — крикнулъ Вовотилинъ и сдѣлалъ ручкой Зинаидѣ Алексѣевнѣ.

Онъ показался ей, въ эту минуту, такимъ противнымъ, что опа чуіь-чуть не высунула ему языкъ.

— Я его столько-же времени не видала, сколько и тебя, — отвѣтила небрежно Зинаида Алексѣевна. — Онъ былъ какъ-разъ послѣ тебя.

— Говорилъ обо мнѣ? — спросилъ съ живостью Саламатовъ.

— Говорилъ, — протянула Зинаида Алексѣевна.

— Въ какомъ-же вкусѣ?

— Угадай!

— Что-жь мнѣ угадывать?! Ты развѣ воображаешь, что я очень интересуюсь твоимъ возлюбленнымъ…

— Не такая особа! — ввернулъ Воротилинъ, слышавшій всю фразу Саламатова.

Зинаида Алексѣевна покраснѣла подъ маской.

— Послушай, Саламатовъ, — начала она — я-бы тебѣ совѣтовала больше заботиться о твоей репутаціи первоклассной петербургской умницы.

— Что такое, что такое, — загоготалъ Саламатовъ: — нельзя-ли попроще! Повтори, пожалуйста.

— Изволь; веди себя поумнѣе. Кажется, просто?

— Да чѣмъ-же я провинился?

— Ты сердишься на Малявскаго и изъ-за него говоришь мнѣ вещи, на которыя я потому только отвѣчаю, что мнѣ хочется посбить съ тебя твоей спѣси…

— Ого! вотъ какъ грозно! Пожалуйте ручку!

— Ну, я вижу, что ты пьянъ. Прощай.

Зинаида Алексѣевна встала.

— Постой, постой! — закричалъ Саламатовъ и схватилъ ее за край капюшона: — не сердись, Бога ради! Вѣдь здѣсь маскарадъ. Зачѣмъ же быть такой накрахмаленной!.. Присядь на минуточку. Мнѣ такъ хочется поговорить съ тобой… Мы вѣдь ужь старые друзья.

— Друзья… не знаю… Дружба можетъ быть только при какой-впбудь искренности, а ты, я вижу, совершенно изолгался.

Зинаида Алексѣевна выговорила всю эту фразу особенно рѣзко и отчетливо. Она не сѣла, а только облокотилась на стулъ.

— Въ чемъ-же такъ изолгался? — спросилъ съ живостью Саламатовъ.

— Да вотъ ты сейчасъ сказалъ, что ты совсѣмъ не интересуешься Малявскимъ. Ты былъ увѣренъ, что я такъ тебѣ и повѣрю сейчасъ.

— Чего-жь тутъ не вѣрить, — вмѣшался Воротилинъ: — такая-ли особа Малявскій, чтобы имъ очень-то интересовались.

— Я не съ тобой говорю, — отрѣзала его Зинаида Алексѣевна.

Адвокатъ прикусилъ языкъ.

— Продолжай, — вымолвилъ Саламатовъ, берясь за стаканъ.

— Ты очень наивенъ, — продолжала Зинаиіа Алексѣевна: — если полагаешь, что я стану защищать Малявскаго. Тебѣ, какъ селадону, непростительно такъ долго не замѣчать, что я вовсе не смотрю на него снизу вверхъ; но мнѣ жалко за тебя… ты мельчаешь, если вообще былъ когда-нибудь очень крупенъ.

— Ого! — вскричалъ Воротилинъ и глупо расхохотался.

— Оставьте, — шепнулъ Саламатовъ, котораго начинало забирать за живое.

— Ты теперь сердишься на Малявскаго, — заговорила все тѣм-же тономъ Зинаида Алексѣевна. — Онъ, кажется, тебя очепь ловко поддѣлъ, и будетъ требовать все чаще и чаще дѣлежа… Вмѣсто того, чтобы съ этимъ помириться, ты надѣлъ на себя маску и очень неискусно. Сначала игралъ въ добродушіе, а сегодня началъ пускать, ни къ селу, ни къ городу, презрительныя фразы.

— Такъ не думаешь-ли ты, — вскричалъ Саламатовъ: — что я боюсь твоего Малявскаго?

— Во-первыхъ, онъ не мой; а во-вторыхъ имѣю честь тебѣ доложить, что ты все больше и больше себя компрометируешь…

— Да что-жь ты ко мнѣ, наконецъ, пристала? Это совсѣмъ не маскарадный разговоръ!…

Саламатовъ отодвинулъ стулъ и такъ неосторожно махнулъ рукой, что уронилъ стаканъ.

— До этого разговора, — окончила Зинаида Алексѣевна: — я могла не вѣрить Малявскому, но теперь вижу, что онъ не лгалъ и что ты только размѣрами утробы твоей крупенъ, а во всемъ остальномъ не только мелокъ, но и просто грязенъ..-.

— Браво! — крикнулъ Воротилинъ.

Саламатовъ что-то тоже заговорилъ, но Зинаида Алексѣевна не хотѣла слушать и пошла по направленію къ библіотекѣ. Она сознавала, что повела себя грубо, но она этой грубостью казнила сама себя. Ей казалось непростительнымъ, какъ могла она такъ увлечься Саламатовымъ, повѣрить его вранью и не различить сразу, что подъ слоемъ лжедобродушія сидѣли въ немъ самые низменные инстинкты не одного обдѣлыванія дѣлъ, но и мелкаго тщеславія.

И личность Малявскаго стала выясняться передъ нею въ пномъ свѣтѣ. Со всей своей черствостью онъ началъ казаться ей единственнымъ человѣкомъ — типомъ, какого ова встрѣчала на своемъ вѣку, выше головой тѣхъ, кто злится на него и считаетъ его мелкимъ, хоть и опаснымъ пройдохой.

Домино толкали ее, мужчины нахально заглядывали подъ маску. Ей стало жарко, усталость клонила ее, а голова была раскалена. Ѣдкое недовольство глодало ее нестерпимо. Ѣхать домой не хотѣлось. Она чего-то искала, на что-то надѣялась.