Дело жадного варвара

– Три недели строгого поста, – ответил Богдан, не глядя в сторону жены. – Хлеб, вода… ну, луковый суп в крайнем случае. Триста «Отче наш» и сто пятьдесят «Богородиц» в день… и никаких радостей.

Жанна помолчала. Щеки ее порозовели, пухлые губы озадаченно и обиженно округлились.

– Милый, это, конечно, хорошо, что, например, не месяц и не два, но… Это же очень вредно для твоего организма, Фирюзе была совершенно права! И кроме того… Как же я? Ты можешь верить или не верить, но я, сама не понимаю, с какой такой радости, в тебя действительно влюбилась! А у тебя то работа, то пост! То работа, то пост! – она запнулась и совершенно по-детски сказала: – Мне обидно!

От нежности и умиления у Богдана перехватило горло. Он поднял на Жанну виноватые глаза. Женушка была такая миленькая… А он, спасая Отечество, чуть не забыл, как она нравится ему!

Богдан отложил ложку и некоторое время переглядывался со Спасом Ярое Око, висевшим в углу. Спас глядел строго, но с пониманием. Богдан тяжко вздохнул.

– Ты уезжаешь через три месяца, а Фирузе вернется по крайней мере через пять, – задумчиво проговорил он затем. – Значит, на следующий же день после твоего отъезда я испрошу отпуск и на два месяца удалюсь в Соловецкую пустынь. Что за епитимья в городе, действительно! Там я буду жить в холодной мокрой пещере…

«Кошмар какой!» – с испугом подумала Жанна.

– Перестану бриться, стричься и мыться. И днем и ночью, и в дождь, и в снег – в рубище… В гробу буду спать, – почти мечтательно добавил он, – в простом таком, некрашеном… Семь бед – один ответ.

Он встал и, на ходу расстегивая рубаху, пошел из столовой.

– Ты куда? – озадаченно спросила Жанна. Богдан, удивленно подняв брови, обернулся.

– В спальню, конечно, – ответил он и бросил скомканную рубаху на пол.

Сперва не сразу поняв, а потом – боясь поверить своему счастью, Жанна еще несколько мгновений сидела неподвижно, и за это время Богдан успел скрыться за алыми свадебными шторами, прикрывавшими вход в спальню еще с шестерицы. Только тогда молодая женщина вскочила и бросилась следом.

– Вот что значит высокая древняя культура! – радостно воскликнула она, с удовольствием выпрыгивая наконец из юбки. – Даже в самой сложной ситуации можно найти взаимоприемлемый компромисс!

– Только если обе стороны искренне к нему стремятся, – прогудел из спальни минфа Богдан.

Примечания

[1] В подлиннике Х. ван Зайчика здесь употреблен весьма древний китайский политико-филосовский термин «тунчжи». В современном китайском он применяется в качестве обращения одного члена компартии к другому и переводится на русский язык как «товарищ». Однако в отличие от слова «товарищ», изначально означающего партнера в том или ином занятии (зачастую, торговом) и фактически синонимично слову «подельщик», китайское «тунчжи» обозначает людей, имеющих одинаковые стремления, идеалы, чаяния (здесь и далее – примеч. переводчиков).

[2] Дошедшие до нас списки «Лунь юя»(«Суждений и бесед») насчитывают двадцать глав. Двадцать вторая глава, представлявшая собою, по свидетельству некоторых древних комментаторов, квинтэссенциюконфуцианской мудрости и написанная Учителем собственноручно за несколько месяцев до кончины, считалась утерянной еще во времена царствования Цинь Ши-хуанди (221-209 гг. до н.э.), во время его знаменитых гонений на конфуцианскую ученость и культуру. Однако мы не исключаем, что в руки столь пытливого исследователя и неистового коллекционера, каким был Х. Ван Зайчик, каким-то образом мог попасть текст драгоценной главы. Его домашняя библиотека до сих пор закрыта для посторонних , и лишь правнуки ученого посредством весьма длительных и утонченных процедур ежедневно оспаривают друг у друга честь стирать с ксилографов и свитков пыль – и не пускать к ним чужаков.

[3] Букв: Храм Конфуция.

[4] Практика предоставления служащим жилья, так называемой ведомственной жилплощади за казенный счет – гун чжай или гун се – уходит корнями в седую китайскую древность.

[5] Букв.: «Невское пиво»

[6] Ещё на заре средневековья в Китае отказались от бессмысленно жестокого и, в сущности, не вразумляющего, а лишь озлобляющего (и подчас даже травмирующего) мелких правонарушителей битья плетьми, расщепленным бамбуком и пр. Для телесных наказаний с тех пор использовались исключительно большие и малые (смотря по тяжести проступка) палки из легкого и приятного на ощупь прутняка коноплеволистного. По мере распространения культуры по всем улусам Ордуси этот гуманный обычай, к радости населения, укоренился повсеместно.

[7] Букв.: «охранники». Низшие исполнительные чины Управления внешней охраны, что-то вроде полицейских.