Сердце Хилари гневно забилось. Как могло случиться, что все — абсолютно все! — обернулось против совершенно невиновного человека? Что должен был чувствовать Джеф, вынужденный смотреть, как копятся и копятся против него чудовищные улики? Наверное, сначала он не верил, что это возможно. А потом? Потом, когда стало ясно уже, что верят почти все? Когда он увидел в их глазах ужас — ужас и отвращение, с какими глядят на человека, убившего своего дядю в пылу ссоры из-за денег?
На какой-то миг Хилари вдруг отчетливо ощутила этот Ужас. Нет, это неправда! Даже если все в мире верили в это, она — нет! Мерсеры лгали. Но зачем? Где мотив? У них было отличное место и прекрасное жалованье. Зачем им было убивать своего хозяина? Потому что все сводилось именно к этому. Если они оболгали Джеффри Грея, значит, хотели отвести подозрение от себя. Но кто станет подозревать их? У них нет мотива. Они потеряли прекрасную работу и не приобрели взамен ничего. Новое завещание Джеймса Эвертона, составленное утром того дня, когда он умер, не предполагает на этот счет никаких сомнений. Как и в предыдущем, он завещал каждому из них по десять фунтов за каждый полный год службы. И поскольку служили они у него чуть меньше двух лет, то не могли рассчитывать даже на вторые десять фунтов. Кто в здравом уме откажется от хорошей работы и обеспеченной старости ради того, чтобы, совершив убийство, получить несчастные двадцать фунтов на всю семью?
Хилари тщательно это обдумала. В конце концов, почему бы и нет? Деньги и комфорт еще далеко не все. У человеческой натуры много темных сторон: ревность, месть, ненависть. Любой из этих мотивов, столкнувшись с потребностью в спокойствии и благополучии, способен одержать верх. Но только если такой мотив существует. А его искали — обязаны были искать — и не нашли. Хилари решила обдумать это позднее.
Прочтя показания Джеффри, она расстроилась окончательно. Дядя позвонил ему в восемь. Все остальные в суде называли его «покойным» или «мистером Эвертоном», но Джеффри упрямо говорил «мой дядя». За все время следствия он ни разу не назвал его по-другому.