Иногда членам семьи трудно расстаться с одеждой и не слишком приятно ваше присутствие, особенно если недвижимость продается, чтобы выплатить налоги. «В таких случаях, — думала я, стоя на платформе, — на тебя смотрят как на злоумышленницу». Довольно часто, приходя для оценки в какой-нибудь большой загородный дом, я видела горничную или слугу, которые плакали и просили меня — и это очень неприятно — не трогать одежду. Вдовцы порой подробно рассказывают, что носила умершая жена и сколько пришлось заплатить за все это в «Диккенс и Джоунс» в 1965 году и как прекрасно она выглядела в этом платье на борту «Куин Элизабет-2».
«Самый простой случай, — думала я, глядя на приближающийся поезд, — это когда женщина разводится и хочет избавиться от всего когда-то купленного ей мужем». В таких случаях извинительна оживленность. Но когда старушка распродает свой гардероб, это может вымотать всю душу. Как я говорю, это не просто одежда, а буквально ткань чьей-то жизни. Но при всей моей любви ко всяческим историям, нужно постоянно напоминать себе, что время ограниченно. Поэтому я стараюсь не растягивать визиты больше чем на час, и именно такое время решила уделить миссис Белл.
Выйдя из метро в Саут-Кенсингтоне, я позвонила Анни. Ее голос звучал оптимистично — она успела продать бюстье от Вивьен Вествуд и две французские ночные рубашки. Анни также сказала, что Мими Лонг из журнала «Женщина и дом» спрашивала, нельзя ли получить одежду напрокат для съемки. Обрадованная всем этим, я миновала Бромптон-роуд и вошла в фойе «Кристи», где толпилось немало народу, поскольку продажа одежды пользуется большой популярностью. Я встала в очередь на регистрацию и взяла табличку с номером.
Длинная галерея была заполнена на две трети. Я села справа в конце пустого среднего ряда и оглядела своих конкурентов — на аукционе я в первую очередь делаю именно это. Я заметила двух знакомых дилеров и женщину — владелицу магазина винтажной одежды в Айлингтоне. Я узнала также редактора отдела моды из «Эль», сидевшую в четвертом ряду, а справа от меня разместилась Николь Фархи. Воздух был насыщен дорогими запахами.
— Лот номер сто два, — провозгласил аукционист. Я выпрямилась. Лот сто два? Но сейчас всего лишь половина одиннадцатого. Я и сама, проводя аукционы, не отличалась медлительностью, но этот человек просто несется галопом. Пульс мой участился, я посмотрела на платье от Баленсиаги в каталоге, затем на платье от Мадам Грес. Начальная цена была тысяча фунтов, но заплатят скорее всего больше. Не следует приобретать то, что не планируешь продать, но, сказала я себе, это выдающееся платье, цена которого будет только расти. Если я смогу получить его за полторы тысячи или дешевле — значит, надо покупать.
— Лот сто пятый, — сказал аукционист. — Шокирующе розовый шелковый жакет из коллекции тысяча девятьсот тридцать восьмого года «Серкус» от Эльзы Чиапарелли. Обратите внимание на оригинальные металлические пуговицы в виде акробатов. Начальная цена триста фунтов. Спасибо. И триста двадцать, и триста сорок… триста шестьдесят, спасибо, мадам… Я слышу — триста восемьдесят? — Аукционист посмотрел поверх очков и кивнул блондинке в первом ряду. — Итак, триста шестьдесят… — Он со стуком ударил молотком. — Продано. Кому?.. — Женщина подняла свою табличку. — Покупательнице под номером двадцать четыре. Спасибо, мадам. Переходим к сто шестому лоту…
Хотя я сама долгие годы была аукционистом, мое сердце билось все сильнее по мере того, как подходила очередь «моего» лота. Я с беспокойством оглядывалась, гадая, кто может оказаться моим соперником. Большинство покупателей были женщины, но в самом конце своего ряда я увидела утонченного мужчину лет сорока пяти. Он листал каталог и что-то отмечал в нем золотой ручкой. Интересно, на какую вещь он нацелился?
Следующие три лота ушли по телефону меньше чем за минуту каждый. Платье от Баленсиаги было на подходе. Мои пальцы сжали табличку.
— Лот номер сто десять, — объявил аукционист. — Элегантное платье от Кристобаля Баленсиаги, из темно-синего шелка, тысяча девятьсот шестидесятый год. — Изображение платья продуцировалось на два больших плоских экрана по обе стороны подиума. — Отметьте типичную простоту кроя и слегка приподнятый подол, открывающий туфли. Торги начинаются с пятисот фунтов. — Аукционист оглядел зал. — Кто-то сказал пятьсот? — Поскольку заявок не было, я ждала. — Кто предложит четыреста пятьдесят? — Он смотрел на нас поверх очков. К моему удивлению, рук никто не поднимал. — Тогда четыреста? — Женщина в первом ряду кивнула вместе со мной. — Четыреста двадцать… четыреста сорок… четыреста шестьдесят. Кто скажет четыреста восемьдесят? — Аукционист посмотрел на меня: — Спасибо, мадам, — вы даете четыреста восемьдесят фунтов. Кто-нибудь хочет предложить больше? — Он взглянул на другую женщину, но та отрицательно покачала головой. — Платье уходит за четыреста восемьдесят фунтов. — И он опустил молоток. — Продано за четыреста восемьдесят фунтов покупательнице под номером… — Я подняла табличку. — …Двести двадцать. Спасибо, мадам.