Дело об инженерском городе (СИ)

Выражаясь до крайности сбивчиво, Веселовский определял неизвестный город («иноземный город, допущенный к существованию казачьим правительством в границах державы Российской») то как «подлинно китайский», то как «шведский, по всем вероятиям». Не менее противоречиво он описывал и некий «тайный совет», на котором помимо черкасских штаб-офицеров присутствовали инженер Франсуа де-Воллант, его секретарь Гаспаро Освальди и архитектор Луиджи Бельтрами. По уверению Веселовского, на этом совете, состоявшемся в средине января 1805 года в Атаманском дворце, в одном из залов канцелярии, Платов и его офицеры (называлось восемь фамилий) «вступили в сговор с иностранцами, помышляя сокрыть от Высочайшей власти всякие сведения о противузаконном городе». В то же время в доносе говорилось, что все участники совета, не исключая Освальди, плохо изъяснявшегося по-русски, «рассуждали касательно того, каким образом было бы сподручнее осведомить о случившемся Государя Императора».

В каких именно словах, хотел знать Платов, следует доложить царю Александру о том, что в некоторый час октябрьского утра, когда вдруг разрушился стойкий туман и нечаянно открылись степные горизонты, был обнаружен на территории империи неведомый город. Веселовский передает фразу, сказанную по этому поводу Петром Иордановым. Поднявшись со стула и обратившись к атаману, который сидел в медвежьей шубе в центре зала на борту своей лодки, крепко стиснутой льдом, асессор произнес: «Таковых слов, ваше превосходительство, совершенно не существует».

Атаман ничего не ответил на это. Голова его едва выглядывала из-под тяжелой шубы. Он смотрел на своих офицеров сквозь просвет между краями поднятого воротника. Брови его непрестанно шевелились и изгибались, словно отображая беспокойное движение мыслей. Обстановка в зале, как рисует ее доносчик, вполне соответствовала совершающемуся действу — холод, сумрак, зашторенные окна, дюжина свечей в настольных шандалах. Между тем и платовским старшинам приходили на ум разнообразные мысли, которые то воодушевляли их, то повергали в оцепенение — «атаковать город конницей»; «разрушить осадными орудиями»; «сочинить имя и нанести на карту»; «объявить собственностью Войска».

Наконец поздно вечером было принято решение. Оно, по сообщению Веселовского, состояло в том, чтобы «вторично послать на Аксайское займище крещеного калмыка Яманова» с предписанием «достоверно разведать, не исчез ли город».

Город не исчез.

Январским утром 1805 года Церен Яманов, снабженный подзорной трубой и рукописной ландкартой Аксайского займища, составленной инженером де-Воллантом, выехал верхом за крепостную ограду казачьей столицы. При порывах свирепого ветра, который, как пишет Иорданов, «кувыркал в небе юрты, летевшие из-за Дона с калмыцких становищ», вахмистр пересек по гладкому льду, чудом удержав на ногах скользившего коня, Черкасскую протку, огибавшую остров с севера, и очутился на незащищенной равнине. Там сквозь ледяной покров кое-где проступали спасительные островки гнилого чакана. Из окон верхнего этажа Атаманского дворца хронист наблюдал, как отчаянный всадник, передвигаясь зигзагами от островка к островку, удалялся на северо-восток, в сторону реки Аксай, пока не растворился в серо-голубом сиянии.

Ни асессору Иорданову, ни атаману Платову, любившему Яманова за благородную преданность и необыкновенную исполнительность, больше не доводилось видеть этого вахмистра. Спустя неделю закоченевший труп его коня при полном снаряжении был найден у юго-восточных берегов Черкасского острова. По поводу этой находки в документах «Дела об инженерском городе» было записано: «Нигде поблизости мертвым, раненным или находящимся в здравии вахмистр Яманов не отыскался. О коне же его нельзя заключить, пал ли он в ста саженях от острова или его неживое тело доставил к Черкасску сокрушительный ветер, двигая его Доном по голому льду от неизвестного места».