Дело о полку Игореве

– Это значит, что мы столкнулись с положением особой важности, – бесстрастно сказал лекарь Сыма. – Это значит, что наступают новые времена, а мы к ним не готовы. Открыть посреди Александрии в обыкновенной банке новый вид пиявки – это бы еще куда ни шло. Но то, что пиявка не позволила себя изучить, однозначно свидетельствует… – Он огладил бородку. – Это искусственно выведенное существо. С совершенно неизвестными нам и, возможно, очень опасными свойствами. Во всяком случае, саморазрушение при угрозе исследования посторонними – явно запрограммированное свойство. – Он запнулся. – При укусе пиявка выделяет в кровь жертвы множество веществ и ферментов. Как правило, полезных человеку. Недаром пиявки так широко используются в лекарском деле. Но кто знает, что выделяет такая вот пиявка? Может, вещества, вызывающие безумие? А теми средствами, коими мы располагаем, их в принципе невозможно обнаружить. И уж тем более им противустоять.

В гостиной стало тихо. Шум ночных повозок на улице Савуши тоже уж затих; тишина наступила мертвая.

– Кто и как мог вывести такую пиявку? – спокойно спросил Богдан.

– В Ордуси – никто, – решительно ответил Чу. – Это, несомненно, результат работы генно-инженерных дел мастеров, а в Ордуси подобные исследования девять лет назад были запрещены как богопротивные и человеконарушительные.

– А у варваров?

– С подобными вопросами, – кривовато усмехнулся Сыма, – не к нам.

– На теле погибшего Ртищева подобные следы не были обнаружены?

Сыма задумчиво покивал.

– Мне эта мысль тоже пришла в голову. К сожалению, от удара сначала о стекла, потом о брусчатку тело так искалечено… – Так, – Богдан встал. Неторопливо прошелся по гостиной. Обернулся к напряженно ждавшим научникам. – То есть, называя вещи своими именами, против нас начата биологическая война?

– Да, – сказали Чу и Сыма в один голос.

– И мы даже не знаем, кем?

– Да, – сказал Чу.

– И у нас нет никаких средств защиты?

– Нет, – сказал Сыма. Богдан сглотнул.

– Спасибо, единочаятели, – сдержанно проговорил он. – Это очень существенные и очень своевременные сведения.

Научники как по команде встали.

– Надеюсь, вы понимаете, что все это должно остаться между нами.

– Поэтому я и не хотел говорить по телефону, – заметил Чу.

– Последний вопрос. Кто у нас занимался подобными исследованиями до их запрета?

– Крякутной, главным образом, и его институт, – не задумываясь, отвечал Чу. – Полтора десятка лет назад мы были первыми в этой области. Но когда наметились явные возможности прикладного применения генно-инженерных дел, началось широкое обсуждение… И за воспрещение исследований решительно высказался именно сам Крякутной. Сколько я помню, это и оказалось решающим.

– Где он теперь?

– Ни малейшего представления. Вам нужно, еч Оуянцев, поговорить со специалистами. Мы ведь только прикладники…

– В таком случае – еще раз спасибо. – Богдан коротко поклонился обоим научникам сразу. Те ответили сообразно и двинулись к двери в прихожую. И тогда Богдан, не сдержав брезгливости, напомнил:

– Банку заберите. Тут она уж совсем ни к чему.

Проводив гостей до выхода из апартаментов, Богдан вымученно улыбнулся выглянувшей в прихожую жене, сказал: «Ты ложись, если хочешь. Я еще немножко поработаю… » – виновато пожал плечами в ответ на ее надутые губки и, вернувшись в кабинет, взялся за телефонную трубку. На душе визжали и скреблись когтями черти. Богдан вспомнил, где сам видел такие же синяки. Не просто слышал о них, но – видел сам.

– Рива Мокиевна, добрый вечер, – поспешно проговорил он, заслышав в трубке девичий голос. – Это Богдан, простите, я так поздно…

– Я всегда вам рада, Богдан Рухович, – напевно отвечала девушка, – и папенька, я уверена, тоже. Что-то случилось?

– Да нет. Просто проведать Мокия Нилыча…

– У нас все хорошо.

– Он уже спит?

– Нет, что вы! Читает что-то… Хотите поговорить?

– Да.

Раби Нилыч ответил почти сразу.

– Шалом! – бодро, хоть и по-прежнему чуть хрипловато пророкотал он в трубку. – Все трудишься?

– Нет, что вы, Раби Нилыч… Наоборот. Притомился нынче, вот и думаю, а не последовать ли мне и впрямь вашему примеру? Только очень уж я всяких тварей недолюбливаю…

– Ну, там же не всех тварями лечат, – Мокий Нилович сразу понял, о чем пошел разговор. – Широчайший выбор способов и средств…

– Выбор-то выбор, а вдруг предложат именно животворное общение? Я хотел спросить…

– Ну?

– Они, пиявки-то эти, очень большие?

– Богдан, смешной ты, ей-богу. Ты что, пиявок не видал? Да они в любом болотце кишмя кишат, у меня в пруду и то, верно, есть…

– Что, самые обыкновенные?

– Самые обыкновенные. Они ж у меня на груди по сорок минут сидят, сосут, перед самым моим носом. Насмотрелся…

– А вам только на грудь ставят?

– Только на грудь.

– А на затылок, или на спину, или паче того…

Раби Нилыч засмеялся.

– Не хочешь чужих допускать туда, куда только женам доступ? Не бойся. Ну, смотря по недугу, конечно… но мне – только на грудь. К бронхам поближе…

– А вам еще их будут ставить?

– Завтра последний раз. Говорят, после завтрашнего – забуду вовсе, каким концом сигарету ко рту подносить.