Весенним мартовским утром Бутин вышел из дому на Бассейной, где он и раньше квартировал, живя в северной столице. У Марьи Александровны были свои дела в городе. Визитов на сегодня было у Бутина много. Один из первейших — к министру юстиции: как можно требовать от Бутина платежей, ежли имущество в руках администраторов? Прямое беззаконие, явная нелепость и вызывать в суд к несбыточному сроку, будто у Бутина крылья.
He доходя Надеждинской, на углу он увидел двух человек: один — высокий, в длинном пальто из черного драпа, в цилиндре с низкой тульей, второй — ниже среднего роста, коренастый, в сером драдедамовом полупальто, в сером же фетровом овальном котелке, в ботинках с непомерно широкими носками. Первого, в цилиндре, Бутин признал сразу: из-под приподнятых полей шляпы пышно вились волосы, на хищно заостренном лице даже издали видны жесткие блестящие глаза, — он дерзко, развязно, открыто указывал своему собеседнику тростью на Бутина. А серый, совсем незнакомый, заломив котелок, пучил на приближающегося Бутина водянисто-голубые глаза. И вдруг Михельсон исчез, а тот, серодрадедамовый, отступил за угол, пропустил Бутина и пошел за ним следом. Сомнений не было: Михельсон прибыл в Петербург с особым заданием — найти Бутина и что-то предпринять против него. Бутин шел не оглядываясь, но на каждом повороте засекал искоса: идет мужик, не отпускает. Бутин пошел по Литейному и Невскому, миновал Фонтанку, Александровскую площадь, Гостиный двор, Думскую башню, — серый человек в котелке не отставал. Хоть бы успеть до здания Министерства юстиции, думал Бутин, не пойдет же ищейка и туда. Дважды — или показалось ему, у Екатерингофского и в начале Казанской, будто бы не один, а двое шли за ним — за серым еще кто-то, с подстраховкой действуют, а вдруг убегу!
Министерство уже рядом, большое четырехэтажное здание, когда серодрадедамовый на углу Казанской и Вознесенской приблизился к Бутину.
Сняв котелок и обнажив редковолосую, как бурятская степь, голову, негромко осведомился:
— Если не ошибаюсь, господин Бутин будете?
— Нет, не ошиблись, коммерции советник Михаил Дмитриевич Бутин. Чем могу служить?
— Прошу прощения, агент сыскной полиции Сысойкин. Мне поручено, господин Бутин, проводить вас обратно на Бассейную, дом номер двадцать восемь.
— Но я направляюсь к министру юстиции, господин Сысойкин!
Он увидел, как серый напрягся телом и лицо вытянулось, точно острая морда у легавой в охоте на зайца... Этот службист не постесняется и городовых кликнуть! Разумней подчиниться.
— Весьма прошу вас, господин Бутин.
— Что ж, я подчиняюсь силе.
Круто повернулся и не спеша зашагал той же дорогой в обратный путь: Екатеригофский канал, Дума, Фонтанка, Литейный, Бассейная...
Сыщик бодро и привычно шагал почти рядом, чуть поотстав.
И снова показалось Бутину, что поодаль, укрываясь за углами и в подъездах, следует еще кто-то, не кажет себя.
В доме на Бассейной, 28, в квартире на третьем этаже, снимаемой Бутиным у вдовы отставного чиновника Маркеловой, уже было полно: хозяйничали чиновники сыска, околоточные и дворники. Он невольно вспомнил ядовитую шутку декабриста Завалишина: «Сначала меня сослали из России в Сибирь, а потом выслали из Сибири в Россию! Неисповедимы пути Господни!» Не собираются ли сибиряка Бутина выслать под конвоем в Сибирь?
Чиновник, видать поважнее Сысойкина, старый, с угрюмым коричневым морщинистым лицом, сказал ровным, холодным голосом:
— Господин Бутин, приказано вас подвергнуть аресту.
— Объясните — за что? Вы нарушаете форму.
— Вам объявят. А сейчас пожалуйте с нами в сыскное отделение.
Сыщики, околоточные, дворники, у которых всегда чешутся руки, особенно когда студент или провинившийся «барин». Держись, Бутин, сдержись, Бутин, — тут никому ничего не докажешь.
С одной стороны, хорошо, что жены нет. А с другой, — как она узнает, где он и что с ним? Но ведь долго его не продержат, ничего при аресте не предъявили, прямое беззаконие!
Когда выходили — или выводили! — из подъезда на улицу, что-то заставило его оглянуться.
Он увидел выглядывающее из проема ворот сизо-багровое ухмыляющееся лицо Иринарха. Тот выразительно покрутил пятерней: «Не бойсь, брат, я тут, и я их упомажу. Они, брат, у меня попляшут, шуты гороховые!» Бутин немедля успокоился. Гнев поостыл, вернулась внутренняя выдержка, так выручавшая много раз. Он даже усмехнулся: Сысойкин за Бутиным, а Бутин за Сысойкиным. Имея в виду недреманное око и собачий нюх Иринарха.
Однако же в сыскном отделении его продержали весь день. И снова — ничего не объясняя. Он понял только, что Корейша, иркутский окружной судья, дал телеграмму задержать такого-то, а за что, — это дело пятое, там разберутся, а слух такой, что он не тот Бутин.
— А какой?
— Тот в Сибири, — настоящий, богач, фабрикант...
— Так это я и есть! Загляните в паспорт!
— Паспорта заделать не штука... Начальство разберется, кто вы есть: тот Бутин, настоящий, аль не тот, фальшивый!