Дело Бутиных

— Иринарх! — обратился он к брату, внимательно следящему за каждым движением лица Бутина. — Иринарх! Ты должен повидать Стрекаловского, он болен и находится у Хаминова. Скажи, что он мне очень нужен. Немедленно. Сейчас.

Когда Бутин говорил брату «ты», тот был готов на все. Значит, дело позарез.

— Будьте покойны, брат. Через дымовую трубу пролезу. И предоставлю вам милого Ивана в наилучшем виде, пусть вся прислуга, и супружница, и дочки, и сам Степаныч стеной станут!

И Михаил Дмитриевич остался разбираться в одиночестве с запутанным узлом усложнившихся и опаснейших обстоятельств.

42

Находясь, казалось, в безвыходном положении, Бутин привык действовать. Требовались контрмеры сильные и скорые. И неожиданные для администрации.

Если действовать в судебном порядке, дабы устранить вторую звонниковскую администрацию, то это волокита на годы. Сначала полицейское управление, потом городской суд, следующий порог — суд губернский, засим губернский совет, далее совет главного управления Восточной Сибири... Бесконечные и утомительные хождения по канцеляриям. Закончив сибирские странствия, прошение попадает в нескончаемые проулки департаментов Сената. Если там появятся разногласия, то дело будет рассматривать общее собрание господ сенаторов... За год, а го и два блужданий по мукам бутинской жалобы Звонников и Михельсон благополучно разбазарят и заводы, и прииски, и торговые склады и пустят Бутина по миру...

Между тем попытки Иринарха пробиться в дом Хаминова на Тихвинской для свидания со Стрекаловским не приводили к успеху. Прислуга была, по-видимому, накрепко предупреждена. Женщины не показывались. Двери были все позакрыты. Оставалась, верно, труба на крыше, но по ней можно угодить лишь в котел со щами.

Раздосадованный неудачей, Иринарх явился к Бутину.

— Стрекаловского я, клянусь шотландским ромом, добуду. Но верьте или не верьте, а я придумал получше вашего стрекулиста-умника. Он до того не дотумкает, до чего я дотумкал. Дайте мне лишь тысчонку на расходы.

— Ну, герой! Может, посвятите в секреты ваших действий? Если кого угостить в трактире, так и красненькой хватит. Для меня сейчас тысяча — большие деньги!

— Михаил Дмитриевич, не жильтесь, ей-богу же, верну вам эти денежки. Это такой человек... Благороднейшая личность, хотя и не пьет. Можно сказать, борец за правду. А кто — не спрашивайте. Я перед вами ответчик!

— Братец, — пожал плечами Бутин, — изволь, дам я тебе эту тысячу. Даже из простого интереса. Веет приключениями из романов Эмара. «Мчится на мустанге непобедимый охотник Твердая Рука, по зову друзей, и везет с собой полмиллиона пиастров».

— Я простой человек, Эмаров ваших не читаю, но рука у меня твердая, в особенности после доброй порции мальвазии! Прощайте, братец, направлюсь дело делать!

Взял тысячу и ушел.

Бутин горько посмеялся по поводу «эмаровских» своих иллюзий, укорил себя за пропавшую, совсем не лишнюю тысячу и сел писать срочные письма в Москву — Морозовым, Кнопу, Третьякову и прочим. С просьбами укоротить зарвавшихся доверенных.

А Иринарх двинулся через весь город в сторону Ушаковки, за Ремесленную слободку, к Знаменскому. Тут в узком проулке за женским монастырем стоял маленький аккуратный домишко с низенькими окошками, с искусно вырезанными наличниками и карнизами над ними и веселым коньком на крыше. Уютный домишко!

Дверь открыл суровый на вид старик, сухопарый, костистый, чисто бритый, одетый в длинный опрятный сюртук. Ходил он с палкой, пришаркивая ревматическими ногами. А взгляд живой, лукавый. Он, наверное, поглядывал в окошко, ожидаючи Иринарха — так быстро открыл входную дверь. Любил бутинский братец бывать в этом доме у одинокого старика. Если б только не кошки! — рыжие, серые, черно-белые, и все разнеженные, закормленные, ленивые, возлежащие на лавках, лежанке, постели, под столом и глядящие на входящих с сытым, ласковым и безразличным прижмуром.

— Заходите, Иринарх Артемьевич, вот сюда шапку, сюда пальто, нет-нет, туда не надо, Тишку придавите, и не здесь, тут Фомка привыкши, вон на лавке у окна местечко, пристраивайтесь. Документы давно в аккурате, сейчас зачитаю, не будем терять времечко дорогое, а потом чайку попьем с булкой миндальной — за самоварчиком всю стратегию и распишем!

Иринарх поглядел на свое короткое, припухлое в одном месте пальто, — там смирненько полеживал полуштоф в приятном обществе круглой русской луковки и длинной китайской редьки.

Старик выразительно, приостанавливаясь в особых местах и поверх очков поглядывая на гостя, прочитал заготовленную им бумагу, исписанную витиеватым, с длинными охвостьями букв почерком.

Иринарх только похмыкивал от удовольствия. Если бы брат прослушал это истинное произведение искусства, — напрочь забыл бы Эмара с его мустангами и пиастрами! Каждое слово — как из ружья, в самую то есть точку!