Дело Бутиных

Татьяна Дмитриевна к столу нередко опаздывает. На ее грубоватом загорелом лице часто выражение спешки, нетерпеливости, — вот из-за такой глупости, как завтрак, у меня там в саду все глохнет-сохнет. Не всегда она, торопясь, выбирает выражения: «А ну, где там каша застряла», «Уля, плесни молока», и, зная, что братья этого не любят, все же выходит из-за стола, дожевывая кусочек или с сухариком в руках: «Там баба за рассадой, ждет. Мерси, господа, мерсите, дамы!»

От других, но не от себя, Капитолина Александровна может скрыть, как она мечтала о материнстве, о сыне, которого вырастит, какие слезы выплакал ей в колени муж, приговоренный врачами к бездетности; сколько нужно было души и воли сказать себе: «Мои дети — оба брата, оба любят меня по-своему, и я существую для них». Для них и для девочек женской гимназии, где она уже двадцать лет попечительствует и где многим бедняжкам нужнее их настоящих матерей.

Можно понять и Марью Александровну, потерявшую в этом доме двух малюток, свою надежду, своё будущее, и без вины виноватую, оставленную мужем. Только на общую старость может уповать она, и может быть, поэтому всегда так ласкова с нею старшая невестка Бутиных. Она совсем не имела детей, свояченица потеряла двух малюток, а золовка, дважды вдовая, тоже век доживает без детей. Могут ли японская вишня и малайские орхидеи заменить материнство и рано ушедших возлюбленных супругов!

Возможно, что женщин поддерживало мужество обоих братьев. Их стойкость в битвах жизни. Возможно, что мужество братьев питалось душевной силой женщин.

В один из предобеденных часов, убедившись, что у Михаила Дмитриевича нет никого из служащих и посетителей, Капитолина Александровна поднялась на мезонин.

Она постучалась, он узнал ее стук, и сам открыл дверь.

Бутин был без сюртука, но при жилете и галстуке; стол завален бумагами — распорядитель дела выглядел сосредоточенным и в то же время обеспокоенным. Увидя невестку, Бутин просиял.

— Вы так редко меня навещаете! — сказал он.

— Вы так редко бываете свободным! — в тон ответила она.

Оба рассмеялись.

— Я часто думаю о вас! — возразил он.

— Не надо ли съездить в Сретенск или Благовещенск за товаром? Или навести порядок на моем Капитолинском? Раньше я успешно выполняла поручения фирмы!

Бутин, улыбаясь, смотрел на нее. Капитолина Александровна уже идет к пятидесяти, — но ни единой морщинки на этом полноватом, простом, чисто русском лице. И в светло-русых волосах ни единой сединки.

— У вас своих дел немало: и дом, и попечительство, и Николай Дмитриевич. Что брат? Не легче ли ему на воздухе?

— Ваш брат, как всегда, в саду. Задумали с Татьяной Дмитриевной расширять теплицу, обещают весь год свои лимоны, — она покачала головой. — После Иркутска был очень плох...

— Моя вина. Более привлекать его к делам остерегусь.

— Спасибо, друг мой, — с чувством сказала невестка. — Тем скорее вы нуждаетесь в моей помощи.

— Что вы имеете в виду, Капитолина Александровна?

Двумя или тремя днями раньше он спустился вниз перед чаем, зная, что в это время она у себя в маленьком будуаре. Он постучался, и ему послышался мягкий звук ее голоса: «Пожалуйте». Но это восклицание относилось не к нему. Капитолину Александровну он увидел, приотворив дверь, лежащей на софе с раскрытым номером журнала, закрывшим ее лицо. Это был «Вестник Европы». Но невестка не читала. Она что-то черкала и перечеркивала на листке бумаги поверх журнала. До такой степени увлечена, что не слышала стука в дверь, не увидела, как она приотворилась. Бутин не решился вторгнуться в ее занятия...

— Дела наши очень плохи, Михаил Дмитриевич? — спросила она сейчас напрямик, как было ей свойственно. — Очень, да?

— Изыскиваем средства для срочных платежей, — неохотно, думая о другом, ответил он невестке. Он указал на письменный стол. — Вот в этих многочисленных бумагах вылавливаем по каплям необходимые суммы.

— Михаил Дмитриевич, — сказала Капитолина Александровна, — у меня свой капитал, двести тысяч, возьмите их в дело, вернете, когда все наладится.

— Можно мне поцеловать вашу руку? — сказал растроганный Бутин. — Это слишком большая жертва.

— Для меня — нисколько. Так вы ее принимаете?

— Нет, — ответил Бутин. — Но она меня вдохновляет. Я найду выход из положения.

— Но вы будете иметь в виду мои деньги? А еще...

— Что еще? — коротко улыбнувшись, спросил Бутин. — Кого вы еще предложите ограбить в интересах фирмы? Не заглянуть ли нам в сбережения святой Филикитаиты!

— Нет, до них как раз я вас не допущу. Но я хочу серьезно поговорить о наших домашних расходах. Я недавно с карандашом в руках проверила все статьи...

— И что же?

— Мы тратим на содержание дома восемьдесят тысяч в год. Мы можем тратить вдвое меньше. За счет сокращения прислуги. И не столько выписывать вина. Если хотите, посмотрим вместе...

— Нет, не хочу. Лишить вас, жену и сестру горничных? А бедного нашего Иринарха пересадить с итальянской мальвазии на голубиковое вино? До такой бедности Бутины еще не дошли!