Паровое отопление, как ни странно, работало. Михаил открыл окно, закурил и стал созерцать окрестности. Окна номера выходили на запад. Простирались кварталы пяти-, шестиэтажных строений. В мутной дымке, казалось, плавали высотки. Город убегал в бесконечность. Где-то за спиной осталась телебашня, знаменитый Трептов-парк с мемориалом в честь павших при взятии Берлина советских воинов – всем известный солдат Красной армии с девочкой на руке. Впереди – примерно в трех километрах – Западный Берлин. Стена, разделяющая зоны, отсюда не видна. Здания вставали стеной – казалось, что это один бесконечный город. Где-то в дымке Бранденбургские ворота, исторический символ Берлина, с которыми при дележке земель произошел конфуз. Формально знаменитая арка находилась в восточном секторе, формировала выступ во «вражескую» территорию. Но и с востока ее заслоняла стена – пониже Берлинской. Граждане ГДР проходить через арку не могли, только любовались со стороны – не говоря уж про граждан Западного Берлина. Еще дальше – знаменитый Рейхстаг у сгоревшего в мае 45-го парка Тиргартен. Бывший парламент находился в западном секторе, что было несколько обидно – сколько душ положили, чтобы его взять! Здание фактически разрушили, обвалился купол. В последние десятилетия его пытались восстановить, кое-что сделали, но первоначальный облик Рейхстаг не принял. Как и знаменитая Потсдамская площадь, которую стена разделила пополам. От былого величия этой достопримечательности не осталось и следа…
Михаил постоял под душем, переоделся. Время медленно текло. В номере не было ни телевизора, ни радио, ни газет. Полный информационный вакуум. На кухне нашелся кофе в железной банке, галеты в упаковке, консервированная продукция вездесущего «Глобуса». Электрическая плита нагревалась медленно, чайник закипал целую вечность. Но кофе оказался неплохим, оживил, разогнал дурные мысли…
Михаил снова закурил, созерцая пейзаж. Почему работу местные товарищи перенесли на завтра? Чем не устраивает сегодня? Почему встречающая сторона всегда считает, что человек смертельно устает в самолете? Он спит в самолете! Назревала необходимость нормально поесть. В кармане шуршали марки ГДР. Не сказать, что они перегружали карман, но на прокорм должно хватить.
В коридоре, устланном ковровой дорожкой, царила тишина. Ворсистое покрытие скрадывало звук шагов. Но лифт работал шумно. Администратор не спала, разглядывала с каменным лицом план эвакуации здания. Кивнула, встретившись взглядом с командированным. Кольцов пересек холл, открыл дверь, затем передумал, вернулся, сделав вид, что развязался шнурок. Администратор сняла телефонную трубку и застыла с ней. «Попалась», – подумал Михаил. Работница плавно положила трубку на рычаг. Она не менялась в лице, но все же смутилась. Возможно, в этом не было ничего ужасного, просто в Штази хотели всё знать. Просто так, для безопасности товарища из СССР.
Слежку на улице он не почувствовал. Ее могло и не быть. Карта центральной части Берлина стояла перед глазами – выучил в самолете, пока не сморил сон. Пешком до посольства было далеко. Переулок вливался в улицу с плотным движением. Михаил спустился в полуподвальное заведение с вывеской «Spiegelkarpfen». Внутри было уютно, царил полумрак, играла приглушенная инструментальная музыка. Стены были обиты деревянными панелями, в освещенном аквариуме плавали карпы. В линию выстроились столики. За одним из них обедали двое, приглушенно разговаривали. В нише расположился бар, в нем переливались этикетки бутылок. Равнодушно поглядывал из-за стойки молодой бармен. Подошла крепкая девчушка в переднике, осведомилась, чего желает товарищ. Меню не раздавали, видимо, кухня не блистала разнообразием. Заказ принесли оперативно – даже сигарета не успела догореть до фильтра. Работала вентиляция, дым и запахи уходили в потолок. Сегодня кормили сардельками с жареной капустой – за вполне умеренные деньги. Кольцов поблагодарил.
– Вы, наверное, из Польши? – предположила пухленькая официантка. – Муж моей сестры, когда они приехали из Силезии, говорил точно так же.
– Да, примерно, – согласился Михаил. Поляки – те же славяне, братья до гроба. «Let it be», как пел один талантливый, но буржуазный исполнитель.
Девчушка пожелала приятного аппетита и упорхнула, пообещав принести кофе.