Все утро у Одика ушло на то, чтобы опять, незаметно от всех, соединить провода, чтобы в сад шел ток, иначе Карпов догадался бы, чьих рук это дело: Виталик помог бы.
И еще одно событие произошло утром. Не успел Карпов сбежать с крыльца, отправляясь на работу, как принесли телеграмму. Карпов быстро распечатал ее, прочитал и разорвал на мелкие клочки, точно опасался, что кто-то может подобрать их, склеить и восстановить текст. Лицо у него при этом почти не изменилось, только все как-то застыло: глаза, брови, губы все остановилось. Словно перестало жить.
Мимо него с лейкой в руках проходила Лиля.
— Что с тобой? — спросила она.
— Ничего. — Карпов крепко сжал в кулаке клочки телеграммы. — Севка извещает, что не приедет, будет отдыхать в Гагре.
— Странно. — Лиля пожала плечами. — Всегда ведь приезжал.
— Ничего странного. Слишком умным стал… Набрался там всего… Я в последний его приезд заметил это.
— Очень неприятно, — сказала Лиля.
— Он еще пожалеет. Вот возьму и не оставлю ему ничего — ни метра площади, ни метра земли… Попляшет тогда.
И с клочками телеграммы в туго сжатом кулаке тяжело пошел к калитке.
Значит, они могут теперь жить здесь сколько хотят, понял Одик, стоявший у открытого окна их комнаты. Вот небось мама с отцом обрадуются! Они ведь по-прежнему не знают ничего. Не знают того, что знает он…
К морю Одик пришел на полчаса раньше условленного. Он сидел на камне и терпеливо ждал мальчишек.
Хрипло орали чайки, волнистая линия бурых водорослей у прибойной полосы уходила вдаль. Было неуютно и промозгло. И очень тревожно. Полуразрушенный каменный сарай на пустыре, заросшем кустами и репейником, казалось, таил в себе неразгаданную мрачную тайну: может, за его щербатыми стенами таились грабители или шпионы, переброшенные ночью на подводной лодке? Одик поежился и отвернулся от сарая. И сразу увидел мальчишек: они шли сюда, и впереди — Катран. Он катил перед собой камеру. И вдруг Одик подумал, и ему стало горько и тяжело от этой мысли: а что, если бы он выпустил тогда из сарая Ильку? Может, он и не стал бы предателем и оставался обыкновенным мальчишкой…
Вряд ли… Он и тогда уже был неприятным — заносчивым, завистливым. И чем раньше ребята узнают его, тем лучше.
— Привет! — крикнул еще издали Катран и махнул рукой. — Лови! — И пустил камеру на Одика.
Одик вскочил, выставил вперед руки, чтобы поймать, но камера ударила его, и Одик чуть не упал.
— Как спалось? — спросил Катран.
Он так радостно смотрел на Одика — да и не только он, — что сердце его учащенно забилось.
Один Миша по-прежнему строго поглядывал на Одика. Может, потому, что мальчишки и в этот раз скрыли от него готовящийся налет на Карпова. Одик стал искать глазами Ильку. И нашел. И чуть не обалдел. На лбу Ильки опять синела узкая лента…
Так вот зачем пришли они сегодня на Дельфиний мыс!
Одик впился в него глазами. Вот перед ним он — предатель, и никто, кроме Одика, не знает этого… Никто!
И ведь ничем вроде не отличался он от других мальчишек: лицо у него холодное, собранное, глаза цепкие, зоркие и совсем не смотрят на Одика. В них даже чувствуется что-то похожее на решимость и бесстрашие.
Одик сжал зубы и застыл. Он смотрел, как ребята пошли к горе, и он пошел за ними и вместе лез к опасной стене. Он видел, как Толян и Костя пробежали по этой стене. Пробежали туда, куда, может, за всю историю человечества пробралось только четверо отважнейших. Да, возможно, еще один — тот военный моряк, чей бушлат, ботинки и бескозырку с надписью на ленте «Мужественный» (не оттого ль они повязывают лоб новичка лентой?) они нашли в пещере.
— Готовься, — тихо сказал Миша. — Только спокойней… Точность, быстрота и спокойствие!
Илька оглянулся. Глаза его вдруг столкнулись с глазами Одика и вспыхнули злобой и отвагой.
— Не учи меня! — крикнул Илька, в какую-то долю секунды он понял: пройдет!