— Как это? — спросил я.
— Настоятель церкви сказал, что тем, кто только начинает свое вхождение в веру, эту книгу нельзя читать.
— Странно, а как он вам рекомендовал отличать новоначальных от опытных? — не без иронии произнес я.
Продавщица засмущалась и ничего не сказала. Я тогда был слишком поглощен радостью от такого удивительного подарка, чтобы раздумывать над этим коротким диалогом, а вот сейчас вся эта сцена резанула мое сердце, ибо я почувствовал, что до сих пор на старца идут потоки притеснения и осуждения. Это состояние мне было настолько близко и понятно, что я действительно чувствовал боль старца Илариона. И вот что интересно: в церковной лавке продают книгу, которая официально осуждена, а автор отлучен от церкви! бизнес делает свое дело и здесь. Эта мысль меня развеселила, и я улыбнулся. Ассоль немедленно отреагировала на перемену моего настроения и подскочила с намерением поиграться со мной, испачкала грязными лапами мои штаны. Я ее успокоил, что сейчас я не намерен играть, и та побежала прыгать по полю, на которое мы как раз вышли только что из леса, Открывшееся поле когда-то обрабатывалось, на нем что— то сеяли, теперь, как многие земли в России, его забросили, и оно заросло высокой по грудь травой. Пахло мятой, летало множество бабочек. Собака бегала в траве и ее не было видно, только по наклону трав можно было определить, где она сейчас. Иногда она делала высокие прыжки, чтобы осмотреться вокруг. Вот Ассоль вспугнула крупную птицу — сарыча, спрятавшуюся в траве, та вспорхнула, и Ассоль рванулась ее догонять. А впереди, как раз на пути собаки паслась семья лошадей. Я, предвидя, что сейчас произойдет, рассмеялся уже за несколько мгновений до того, как Ассоль буквально наткнулась на этих прекрасных животных, и от неожиданности перепугавшись, дала стрекача. Вернувшись ко мне, еще долго лаяла на лошадей, высказывая тем самым свое негодование по поводу того, что они ее так напугали.
Вновь мы углубились в лес, и начался крутой подъем. На тропинке золотилась медянка — маленькая змея. Ее длина всего тридцать сантиметров, а толщина с ученическую ручку, но от ее укусов возникает болезненная опухоль. Местные жители частенько страдают от нее, не замечая ее из-за размеров, когда собирают землянику или пасут скот. Лечатся от укуса наложением компресса из кислого молока. Я же, когда мой путь лежит по траве, всегда три раза крещу дорогу со словами: «Огради, Господи, силою честного и животворящего креста и сохрани от всякого зла». Помогает, пока Бог миловал. Вообще здесь в лесу, за многие мили от дома, цивилизации я чувствую себя наиболее спокойно и комфортно. Меня часто спрашивают, не боюсь ли я быть в лесу, а я отвечаю, что если меня что-то и страшит, так это — город, где зла сконцентрировано столько, что хоть топор вешай. А здесь, в лесной глуши, я как у себя дома. Я даже не чувствую, что вокруг меня лес, здесь все мое, но не по принадлежности материальной, а по любви духовной. Только здесь я и нахожу истинный покой и умиротворение. Я люблю здесь все, и природа мне так же отвечает любовью. Эти тропинки, деревья, ручьи и травы я бы расцеловал за их доброту, красоту и незлобивость.
Я стоял над медянкой, потом слегка подтолкнул ее веткой и сказал: «Ну что? Ползи в свою норку». И она медленно двинулась в сухую листву и заползла в дырочку под камнем. А я стоял и думал, что вот змея — «райское» поистине существо по сравнению с человеком. Никого сама не трогает, а напротив, завидев человека, старается быстрее скрыться. Самое плохое, что она может сделать, так это укусить, да и то в целях самозащиты, когда ей причинят боль, наступив на нее. Сидит себе скромно, как пригреет солнышко выползает на тропинки, камни, чтобы погреться, а потом опять прячется в своей норе. Она не заставит платить непомерные налоги, не потащит вас в суд, не украдет у вас ничего, не выгонит из дому, не разденет вас догола, оставив в нищете, не будет требовать с вас дани. Да и не только змеи, но и все животные, даже самые хищные, — голуби по сравнению со зверочеловеком, который может изничтожить все живое лишь потому, что ему бес ударит в мозги.