Отец Ростислав хмыкнул, в последний раз отдёрнул рыжую бородку.
– Значит, только в том месте, где кто-то пройдёт?
– Получается, – растерянно буркнула колдунья, потеряв нить.
– Ладно. Закопаем прах подальше от селения.
Ведьма цокнула, но не решилась спорить. Ей-то какое дело? У неё своя жизнь, и Элиза не играет большой роли в ней. Женщина взглянула в открытые ставни, где багрецом догорал закат. Тьма почти целиком накрыла этот край.
– Слушай, Отец Ростислав, – позвала колдунья мужчину, уже направившегося к выходу. – Не поможешь мне, как женщине? Не вытащишь ли скамью ту у печи на улицу, спина моя уж не по годам болит.
Священнослужитель обернулся, а презрение во взгляде слегка поубавилось.
– Помогу. Чего уж там.
Пока мужчина был занят делом, ведьма быстренько дозакидывала вещи в бездонный мешочек, не забыв и о варенье. Когда вышла на улицу, увидела Отца Ростислава, выпрямляющегося у скамьи, накрытой платком, расправляющего плечи.
– Силач, – улыбнулась женщина. – Не будь ты священником, стал бы богатырём, да и, кажется мне, отношения между нами были бы иные. Но это не так… Как и толковала я, убираться мне отсюда надобно. Буря грядёт. Удачи тебе, Славка!
Колдунья села на скамью, как на лошадь, по-женски на бок. Лёгким движением пальцев посыпала на деревянные опоры загадочную пыльцу. И вскрикнула, задохнулась воздухом, закричала и засмеялась, ибо скамья неожиданным рывком взлетела в небо.
Отец Ростислав молча наблюдал за тёмной фигурой над частоклом, громко орущей, хохочущей, и слушал ошалелые крики крестьян, в унисон плачущих от страха детей.
***
Старуха с трудом раскрыла глаза, из которых тут же покатились слёзы. Её разбудил жуткий хохот сверху, будто Алконост пролетела по небу. Старуха застонала от чёртовой боли в голове, от чёртовой сухости во рту, от шума, чёртового пения сверчков, чертовски громкого именно сейчас.
Она чертовски болезненно завыла от чёртового похмелья.
Единственным приятным (не чертовским!) ощущением был резкий запах сыра. Старуха подалась вперёд и, не нащупав опоры, свалилась вниз, резко и больно на спину так, что на пару секунд потеряла возможность дышать, хватая воздух ртом, как пойманный окунь.
Она так и лежала, скрюченная, на земле. Свадебное платье измазалось в грязи, а чертовская боль, стягивающая виски, наконец-то ослабла, позволив открыть глаза и вспомнить накатившуюся грусть, депрессию, животное желание выпить, неоспоримое и непреодолимое, стыд перед Дареной, прогулку в лесу, испуганные глаза Злобы, истошные визги: «Белая Баба!!!»…
– Погуляла, – буркнула Старуха, решив не давать оценку своим проступкам.
Её взгляд наткнулся на деревянное строение, маленькую комнатку, соединённую с землёй столбом и лестницей. Сырня, из которой и вывалилась мученица.
Старуха села, ругнулась от боли, перевела дух и всё-таки встала. Огляделась. Её окружали ночь, сверчки (чертовски громко сверчащие!) и больше никого. Мученица снова поднялась в сырню, опасно шатаясь, своровала немного ароматного творожка и направилась домой, замотав вкусняшку в бедное свадебное платье.
Она хотела извиниться перед своей малышкой, для которой и украла сыр. Старуха ополоснулась у ближайшего колодца, гневным рыком отогнав тявкающих собак, пальцами расчесала седые локоны и нацепила на лицо улыбку.
Только ради Дарены.
– Баба! – слишком резвым криком встретила Старуху внучка. – Баба!
– Здесь я, Даренушка моя, здесь, милая моя…
Старуха не договорила. Внучка стояла у ставень и тыкала пальчиком наружу, молвя: «Баба!». И баба появилась. Элиза бросилась к малышке, словно змея, в секунду затянула визжащую Дарену в окно и пропала.
Лишь едва отошедшие от проказ ведьмы селяне проснулись от протяжного воя, схожего с плачем волчицы, потерявшей своих волчат. Не успевшая спасти Дарену Старуха билась головой об стену и выла, орала, пока её, испачканную в своей же крови из разбитого носа, не оттащили прибежавшие на шум соседи.
Услуга.
Коль не нравится товарищ – постарайся, выдюжи.
Коль покроешь благим матом, Волочайку вспоминай;
Как в часы беды ужасной шлюху бросил родной край!
Не сдалась красна девица, к ведьме ринулась она,
Выкрала заветный свиток, тайну магии прочла.
Собрала она крапивы голой рученькой своей,
Чтобы волку сшить тунику, дабы мужем стал скорей!»
(Народное творчество, отрывок из «Поучительного сказа о доброй Волочаюшке и зачарованном муже-волколаке»).
«Горбатого могила исправит, тебя же я сама убью!»
(Злоба, подслушанные соседями крики).
Измученная, уставшая, промокшая, но счастливая Злоба вышла из болот. Люди оглядывались на неё, пялились на лысину, смеялись, однако девушке было искренне наплевать на их мнение. Она вяло брела к своему дому, а собаки молча косились на неё, боязливо принюхивались к трупному смраду. Оказавшись в избе, Злоба приказала экономке растопить баню, пошатываясь, поднялась на второй этаж, в спальню, и тут же перестала быть счастливой.
Муж лежал в кровати с пухленькой красавицей, некогда гулявшей возле их дома с беременной подругой.