Делай, что можешь

По здешним понятиям, уже давно устаревший с 1911 года фильм все равно остается одним из самых роскошных. Первая русская полнометражная картина с кучей массовки и декораций. Если верить газетам, в сорок тысяч съемки вышли, и то исключительно из-за помощи военного начальства, дававшего солдат для работ и изображения сражающихся. Как бы вершина дореволюционного искусства. Для меня дикий наив и изумительно просто. Ни тебе нормальных спецэффектов, ни порядочной интриги.

– Не-а, разговор пойдет иначе. Я хочу видеть финансовую роспись затраченных сумм и мой процент в случае прибыльности проката. На возмещение при убыточности не претендую. Тогда и побеседуем конкретно. В конце концов, что при данном варианте теряет студия?

Лицо у нее было задумчивое.

– Между прочим, чисто по-дружески посоветуете кого, разбирающегося, чтоб не накручивали смету? Не за добрые слова, естественно. И я не собираюсь выдавливать каждую копейку. Все мы люди. Но не хотелось бы серьезного обмана и скандала.

Дверь распахнулась, и красавчик сдавленно нечто попытался сообщить. Его просто придавили к проему, и мимо невозмутимо прошел уже пожилой человек с резной красивой тростью и в роскошной шубе нараспашку. Холодно на улице, но не до такой же степени!

– Марго, – произнес он роскошным командным голосом, подкручивая и так торчащие вверх кончики усов, – мы заждались!

– Уже, Саша, – сказала Аросева. – Познакомься с очень интересным молодым человеком. – И подмигнула мне.

Это и оказался Александр Алексеевич Ханжонков. Видимо, очень правильно зашел. Знакомство состоялось, а затем мы были приглашены на банкет. Я так и не понял, какое отношение имел киномагнат к театру, но охотно присоединился к целой веренице лихачей и автомобилей, направляющихся в моднейший ресторан «Лютеция». Правда, лезть к деловому человеку посреди очередного тоста представлялось неуместным, поэтому я просто принялся за ужин. Все было как обычно: очень жирно, много жареного и море алкоголя. В принципе, уже привык к такому. Потом излишние калории убиваю при помощи клиенток. Энергию откуда брать? Да из лишнего, бесполезно откладываемого на животе и боках материала. Все удобнее, чем трогать конденсатор. Он мне для реально серьезных случаев необходим.

– Это кто? – спрашиваю, слегка насытившись, кивая на даму возле Ханжонкова.

– Вера Дмитриевна, – отвечает Анна, мельком глянув. Вот она была в своей стихии. Перекидывалась репликами с множеством знакомых, весела и довольна. Мимоходом перемывала кости каким-то ей хорошо знакомым, а мне неведомым людям, с соседями. Причем звучало, на мой взгляд, остроумно, с неким игривым изяществом, и вряд ли кто всерьез обидится. – Жена Александра Алексеевича.

– Вроде она должна быть уже в возрасте?

– То официальная, – терпеливо объясняет. – А с этой живет.

Глянула с хитрецой.

– Против любовницы супруга не возражает, пока вторая не лезет в семейное дело.

Разводы нынешними властями не поощряются. «Семья, православие» и «Русский народ должен увеличиваться» – не самые плохие лозунги. Если б не подобные коллизии.

– Вера ему и дочку родила. Уже большая барышня.

– Вера? – переспрашиваю с нажимом.

Тут по лицу Анны прошла тень.

– Просто совпадение, – сказала она, понижая голос. – Марго говорила о моей сестре.

Наверное, у меня на лице нечто отразилось. По-настоящему удивился. За это время ни разу ничего про близкую родственницу не прозвучало ни от нее, ни от остальных близких. Не особо много, однако, бывая в доме постоянно, невозможно не общаться с супругом, дочерью и прислугой.

– Она на вечном поселении на Байкале, – нехотя объяснила Анна. – У Верки, в отличие от меня, в голове с детства поселилась мысль быть полезной человечеству. Осчастливить его. Вот и подалась в революционерки. Только времена после войны настали жесткие, и пойманные на изготовлении противоправительственных листовок надолго загремели на тяжелые работы. Еще повезло, оружия ни у кого из группы не обнаружили. Сестра отделалась трешкой, считая следствие. Я об этом со всеми подряд не делюсь, но особо и не скрываю. В Подольске нашу семью прекрасно знают и о Верке, кому надо, тоже.

Занятно, но среди тогдашних эсэров, а она была знакома практически со всем окружением сестры, оказалось много ярких людей. Даже не особо образованные среди них по-настоящему интересны в личном общении. Тогда в определенных кругах было много надеющихся на некое светлое будущее. Коснулось поветрие и поэтов с художниками. Быть в оппозиции к правительству стало модно. Кое-кто искренне верил в марксизм, но большинство быстро перестроилось, когда стало опасно. Да их особо и не трогали. Кто-то из генералов произнес афористичную фразу, быстро ставшую общим достоянием: «Артистов и дворников не обижать, они при любой власти необходимы».

– Меня такими вещами не напугать. – Кладу ладонь на ее. – Мы люди с окраин, никакие власти не любим.