Дела и случаи нестарой школьной девы

Повеселевшая Ирина почти подбежала к нему и, не замечая его настороженности, дёрнула за рукав:

— Может, я хоть сумку возьму? Ну, ведь тяжело же и неудобно всё сразу тащить!

— Уж как-нибудь донесу, — стряхнул морок военврач Симонов и вновь стал районным травматологом, чуть рассеянным и вполне мирным. Они, легкомысленно болтая, не спеша пошли вниз по ступеням. За их спинами скрипнула дверь и раздались осторожные шаги. Но ни Андрей, ни Ирина, занятые друг другом, этого не заметили.

Когда уже спустились на первый этаж, со всех сторон завопил звонок. Андрей от неожиданности аж присел. Невозмутимо шествующая Ирина уловила его движение и прыснула. Он посмотрел на неё и тоже рассмеялся. Моментально коридоры наполнились детьми. У Симонова возникло ощущение, что они в низком старте стояли кучками у дверей и, лишь услышав освобождающую трель, сразу же стартанули, загомонили, зашумели.

Прямо на них, откуда ни возьмись, выкатился Симонов-младший. Алексей. Высокий, тоненький, глазастый, невероятно похожий на своего брата. Ирина его обожала. Удивительно, но Алёша сначала увидел только маленькую Ирину Сергеевну, а не своего долговязого родственника. Увидел и обрадовался, расцвёл. Но тут же заметил Андрея и замер, как суслик, вытянув детскую ещё шею и вытаращив глаза.

«Чего ж он так испугался-то? — поразилась классная руководительница. — Боится, что я что-то старшему брату могу рассказать? Но что? Учится он прекрасно. Поведение вполне приличное. Озорник, конечно, но не нахал, не подлец. Нормальный пацан…»

Тут Алёша наконец отмер и подошёл к ним:

— Ирина Сергеевна, как вы?

— Спасибо, Алёша. Я в порядке. Благодаря Андрею Евгеньевичу, — она тепло посмотрела на Симонова и улыбнулась.

— А, вот оно что! — Алёша, казалось, успокоился и тоже заулыбался. — Да, он у нас молодец, лучший травматолог на свете. Так что как врачу вы, Ирина Сергеевна, можете ему вполне доверять, — и голосом выделил «как врачу». Она это заметила, конечно. И снова ничего не поняла.

Апрель 2000 года. Москва

Ирина до конца три недели, разумеется, не выдержала и в понедельник, третьего апреля, как только закончились весенние каникулы (первое выпало на субботу), наплевав на запреты и указания врачей во главе с синеглазым Андреем Симоновым, вышла на работу.

В голове царил лёгкий туман то ли от прогрессирующей влюблённости, то ли от перенесённого сотрясения мозга, то ли от вступившей в полные права весны. Сама Ирина не могла с точностью определить причину такого состояния, но оно ей, пожалуй, даже нравилось.

У неё уже ничего не болело, ссадины сошли с лица и со спины, и о происшедшем напоминала лишь раскуроченная стена за учительским столом да злополучная доска, приставленная к стене. Полина Юрьевна строго-настрого запретила её пока крепить. Обещала прислать какого-то уникального специалиста, который, как она выразилась, «уж прикрепит, так прикрепит». Ирина смеялась и отмахивалась, добрейший Василий Сергеевич предлагал свои услуги в нелёгком деле «присобачивания» доски, но Полина Юрьевна была неумолима:

— Нет, пусть делают специально обученные люди. И в других кабинетах перезакрепим, а то я так половину коллектива потеряю. Положит вас всех падающими досками. И что мне тогда делать прикажете?

Но пока специалист до них не доехал, и доска грустно стояла у стены, а Ирина гоняла от неё на переменах учеников — боялась, что она на них упадёт и накроет разом десяток. Так сказать, одним махом — десятерых прижимахом.

А дальше пошли такие дела, какие языкастая Ангелина Нарышкина ёмко характеризовала своим вариантом расхожей фразы, в её исполнении звучащим как «чем глубже в Сахару, тем ярче миражи».

Началось всё с того, что буквально на пятый день после возвращения пострадавшей Ирины на работу она, работа эта, едва не стала для неё круглосуточной.

Учительские заботы, в случае, если ими какое-то время пренебрегают, имеют тенденцию не рассасываться сами собой, а копиться как снежный ком, ведь если уроки за тебя проведут, то остальные дела никто не переделает. Болезнь болезнью, больничный лист больничным листом, а отчёты, планы, конспекты, классные журналы и прочую бумажную работу никто не отменял, и вернувшаяся в ряды коллег Ирина была вынуждена вечерами засиживаться у себя «в светёлке», как именовала её 408 кабинет Злата, чтобы наверстать упущенное.

В тот день дело клонилось к ночи, часы показывали уже почти десять часов, пора было и честь знать, тем более, что наконец-то была доделана работа, запланированная на этот вечер. Ирина собрала сумку, оделась, выключила свет в лаборантской и толкнула бедром входную дверь. Однако ничего не произошло. То есть дверь, вопреки ожиданиям и обычному своему поведению, открываться отказалась. Ирина толкнула ещё раз, бедро заныло, дверь задрожала, но снова не выпустила свою пленницу. Девушка прислушалась: в школе было тихо. Никакого копошения в коридоре, приглушённых смешков и прочих звуков, говорящих о том, что дети решили подшутить над припозднившейся учительницей и держат дверь с той стороны.