— Я знаю лишь то, что весы времени должны быть сбалансированы. Что же касается остального — книга знает. Теперь вы должны сделать выбор, — и он отвернулся.
Барбара всё ещё не смотрела в книгу. Вместо этого она посмотрела на Ракотиса. Ему тоже придётся заплатить.
Если воспользоваться книгой, Птолемей останется живой, история будет исправлена, будет восстановлен тот мир, который она знала. Но... она потеряет сына, мужа, восемь лет жизни и любви. Она потеряет часть себя. И что, если Йена ей тоже придётся потерять? Что, если его смерть в шахте это цена, которую она должна заплатить за исправление своих ошибок?
Она снова посмотрела на Ракотиса и увидела, что он тоже нашёл ответ. Заглянув за отражавшиеся в его глазах огни, Барбара подумала, что её потери могут оказаться не такими уж и большими.
Затем Ракотис взял книгу. Вдвоём они начали её читать. Когда они читали, Барбара почувствовала, как что-то внутри неё слабеет. Она начала плакать. Она жалела не себя, и не Йена. Она плакала о своём муже. И о своём сыне, которого никогда не будет.
Слёзы скатились с её щёк и полетели на страницы книги.
Они не долетели.
Время распуталось раньше.
Когда его корабль пробил во времени дыру и провалился в неё, Ракотис понял, что умрёт. Но когда ожидаемое растворение тела не произошло, он заподозрил, что покинул сознание слишком рано.
Ракотис опасливо позволил самосознанию вернуться из запасного мозга. Его тут же охватила боль. Ему было страшно оценивать степень повреждения тела во время катастрофы, он был удивлён, что оно до сих пор живо. Ракотис усилием воли вернул полный контроль над телом. Боль в сломанных конечностях делала это невозможным. Он попытался изолировать ту часть мозга, которая была ответственна за такие сигналы; но когда он пытался надеть скафандр, ужасный скрежет расколотых костей в его верхних конечностях нарушил его концентрацию.
Когда, наконец, Ракотис выбрался из корабля, он уже умирал. Когда поле времени его корабля исчезло, его ударило потоком воды, но он уже не чувствовал ни боли, ни надежды.
Его сознание отчаянно спешило скрыться в запасном мозге, но его отвлекла мысль: «
Ракотис умер раньше, чем закончилась мысль.
А в будущем, через тысячу лет, город горел, унося с собой знания и мудрость мира.
***
Уже в который раз за эту ночь я обескураженно чесал затылок.
— Это всё? — спросил я. — Но что случилось с Доктором и его друзьями после этой... обратной перемотки времени?
Сильверман пожал плечами:
— Сожалею, мистер Эддисон, но мне нечего добавить.
— И снова Доктор абсолютно другой, — заметил незнакомец. — Может быть, всё-таки, я — это он.
— Что же, ваша внешность этого не исключает, — признал я, — но давайте не будем торопиться выводами.
Я наклонился к Сильверману и взял из его руки жёлтый камень.
— Так это золото? Может быть, я всё-таки получу гонорар? — я бросил его обратно на стол. — Давайте ещё что-нибудь попробуем.
Сильверман осмотрел оставшиеся в куче предметы и выбрал то, что привлекло моё внимание ещё в конторе — свёрнутую газету с заголовком об НЛО. Он собрался повторить свой фокус, но внезапно незнакомец нагнулся и вырвал газету из его рук.
— Нет, — сказал человечек, — не думаю, что от этого будет польза. — Лучше попробовать что-то другое.
Я с любопытством посмотрел на него, но оставил свои мысли при себе. Тишину нарушил Сильверман:
— Как скажете, сэр, — он выбрал маленький мелок. — Вы не против этого предмета?
Незнакомец одобрительно кивнул.
— Мелок, так мелок, — сказал я.
ОЧАРОВАНИЕ
Солнце жарило как в аду.
На протяжении последних двухсот лет оно каждое утро раскрывало свой циклопический глаз и грозным взглядом смотрело вниз, на беззащитную землю. Под его немигающим взглядом влага исчезала из почвы, трава и деревья жухли, множество мелких животных скрючивались и умирали.
Люди были в отчаянии. Поля не родили, семьи голодали, реки и ручьи пересохли. Даже из самых глубоких колодцев было всё сложнее доставать воду. С каждой неделей без дождя к ведру приходилось довязывать ещё один кусок верёвки, и очень скоро ведро всё равно начинало возвращаться пустым.
Среди бурых полей и пыльных каменных дорог, пчёлам приходилось всё дальше летать в поисках пыльцы, случайные ветры вздымали пыль в виде вихрей, а горизонт дрожал от непреходящей жары.
Горячее удушливое спокойствие нарушили звуки шагов, хрустевших по гравию дороги, и голоса. Один голос был женский, другой мужской.
— На счёт жары ты был прав, Доктор.
— Хм.
— Тут жарче, чем на Лансароте!
— Хм.
Из-за поворота появились два человека. Впереди, спиной вперёд и лицом к своему спутнику, шла женщина. Её загорелое лицо обрамляли короткие прямые тёмные волосы, отчего казалось, что её голубые глаза сверкали. Её гибкое тело было одето в разноцветные шорты и просторную рубашку, завязанную на животе узлом. Ансамбль дополняла пара ношенных и пыльных, когда-то бывших белыми, кед и надетая набекрень оранжевая бейсболка.