Действующие лица и исполнители

— Сейчас ему сделают операцию, — сказал Иван Максимович. — Вечером мы поедем к нему…

— Я поеду сейчас! — возразила Зина.

— Мне кажется, что он уже давно-давно в нашем театре… — сказала Валентина Степановна, которая тоже стояла на улице без пальто и только прикрывалась платком.

… За белой стойкой сидела пожилая женщина в очках, в белом халате и белой шапочке, которая своей юной кокетливостью диссонировала со спокойным, отрешенным выражением лица дежурной. Женщина вязала и была глубоко, всецело поглощена этим занятием.

Порой губы ее начинали шевелиться.

«Будто учит роль», — подумала Зина, которая часто на улице вот так же шептала, вызывая удивление и легкий испуг у прохожих.

Дежурная считала петли.

Время от времени звонил телефон. Она, ничуть не меняясь в лице, снимала трубку, заглядывала в список и отвечала: «Состояние удовлетворительное… Состояние тяжелое». Сообщала температуру. Казалось, она в эти мгновения была далека от мысли, что на другом конце провода ее ответа ждут с замиранием.

«Привыкла…» — подумала Зина.

Ударение дежурная делала только на цифрах: номер отделения, номер палаты, температура.

Несколько раз Зина подходила к дежурной, и та сообщала:

— Лежит в послеоперационном отделении. Сведений нет.

Потом с длинной белой скамьи поднимался Костя, и дежурная сообщала ему то же самое. Потом поднимался Иван Максимович… Это не удивляло и не раздражало дежурную. Она, не отрываясь от вязанья, отвечала:

— В послеоперационной… Сведений нет. Наконец Зина не выдержала:

— Но ведь вчера сказали, что операция прошла хорошо!

— А я разве говорю, что плохо? — считая петли, ответила дежурная.

— Тогда почему нет сведений?

— Будут. Вы посидите спокойненько.

Только Валентина Степановна не покидала белой скамьи. Она все время говорила на отвлеченные темы. Когда кто-нибудь из ее соседей по скамье подходил к дежурной, она чутко прислушивалась. И продолжала свой прерванный монолог… Не об Андрее, не о болезнях, а о том, как на последнюю конференцию юных зрителей вдруг пришел Патов и стал объяснять, что такое театр.

«Ищет аудиторию», — подумала Зина.

— Это было полезно, — сказала Валентина Степановна, — Правда, мы не обсудили спектакль, который накануне смотрели ребята… Но ему задавали вопросы. Кстати, с какого класса мы будем пускать на «Ромео и Джульетту»? С восьмого или с девятого?

— Надо сначала посмотреть, какой выйдет спектакль, — ответил Иван Максимович. — Посоветуемся с Андреем… Пусть он решит.

После одного из звонков дежурная ничего не ответила, что-то записала, а повесив трубку, перестала вязать.

Зина подскочила к белой стойке.

— Вы кто ему будете? — не дождавшись вопроса, спросила дежурная. — Мы артисты… — сказала Зина.

— И он тоже артист?

— Режиссер… и артист. А что случилось? — Этот вопрос Зина не произнесла, а как бы выдохнула.

— Возьмите бирочки и поднимитесь на третий этаж. К главврачу… Пальто и сумочки сдайте в гардероб, — сказала дежурная так ласково, что лоб Зины стал мокрым. Они поднялись на третий этаж. Секретарь главврача, похожая на доцента или профессора, седая, в пенсне, с поспешностью, которую от нее трудно было ожидать, распахнула дверь кабинета. Главврач, невысокий полный мужчина, чем-то напоминавший Ивана Максимовича, сразу поднялся, пододвинул Валентине Степановне и Зине стулья.

Секретарша осталась стоять в дверях, будто хотела услышать, что скажет главврач.

— Мы боремся за его жизнь, — сказал он. — Отказала почка. Потом другая… Мы подключили искусственную. Это может случиться после любой операции. С почечными больными…

Никто ничего не спросил.

— Вы посидите, пожалуйста, у меня, — предложил главврач.

Никто не сел… Все стояли. Зина поеживалась.

— Вам холодно? — спросила секретарша. И закрыла форточку.

— Не волнуйтесь… Там борются за его жизнь! — сказал главврач.

— Уже не борются…

Это сказала Лера. Она стояла в дверях.

Андрей лежал в фойе ТЮЗа.

На стенах, как всегда, висели фотографии. В аквариумах, как всегда, плавали рыбы.

Пришли все… И бутафоры, и гримеры, и даже пожарник.

Андрей был в кедах и свитере. Он уходил таким же, каким пришел в этот театр.

«Никогда и ничего для него больше не будет, — думала Зина. — Никогда и ничего…» Этого, как и того, что у Вселенной нет начала и нет конца, она не могла постигнуть. «Как же теперь… без него?» — звучал у нее в ушах голос молодой артистки.

Началась панихида. Зина не знала, готовил ли ее заранее кто-нибудь. Но первым заговорил Николай Николаевич.

— С чувством глубокой скорби провожаем мы в последний путь Андрея Лагутина… — сказал Патов. — Он недавно пришел к нам в театр, но многие его уже полюбили. Все вместе мы продолжим и завершим работу, которую он начал…

Он взглянул на Зину и замолчал. «Вы не можете продолжить и завершить… Потому что не любили его и того, что он делал», — прочел он в ее глазах. И вздрогнул, будто она произнесла это вслух. И оглянулся, словно хотел проверить: не услышал ли еще кто-нибудь?

Медленно, вопреки своему желанию, но повинуясь какой-то непреодолимой силе, он произнес:

— Слово имеет Зина Балабанова…