Дейр

Чиб вскакивает на ноги и начинает кулаками и локтями пробивать себе путь к выходу. Когда он, задыхаясь, появляется на пороге дома и взбегает вверх, то находит дедушкину дверь распахнутой настежь. Дом полон людей из БСД и специалистов по электронике. Чиб врывается в комнату дедушки. Там стоит бледный и дрожащий Эксипитер. Он видит Чиба и сразу съеживается и усыхает. Через несколько секунд он хрипло говорит:

— Это не моя вина… Я должен был войти. Это был единственный способ убедиться во всем. Это не моя вина. Я до него даже не дотронулся…

У Чиба горло перехватывает судорога. Он не может выдавить ни звука. Опускаясь на колени, он берет в ладони дедушкину руку. На посиневших губах старца слабая улыбка. В другой руке его зажат последний лист неоконченной рукописи:

ОНИ НЕСУТСЯ К БОГУ

ЧЕРЕЗ БЕЗДНУ НЕНАВИСТИ

“…в течение большей части своей жизни я видел небольшую кучку преданных и необъятную массу равнодушных людей. Но дух времени изменился. Сейчас слишком многие юноши и девушки проповедуют любовь к Господу, но сильную антипатию к Нему. Это волнует и расстраивает меня. Молодежь, вроде моего внука и Омара Руника, выкрикивает богохульства, таким образом превознося Его. Ведь если бы они не веровали, они бы не думали о Нем. И вот теперь у меня есть уверенность в нашем будущем…”

Переправа через Стикс

Чиб и его мать, одетые в траур, спускаются по тоннелю на уровень 13-Б. У тоннеля люминисцирующие стены, с каждым шагом он становится шире. Чиб сообщает мнемокассе их путь назначения. Там, за матовой стеной, живет белковый компьютер, формой и размерами похожий на человеческий мозг. Он производит быстрый подсчет, и из прорези Чибу в руки выпадает закодированный билет. Пройдя последний участок тоннеля, они входят в укромную бухту. Чиб всовывает билет в прорезь парапета и через секунду в небольшой приемный лоток вылетает другой билет, большего размера. Механический голос тихо повторяет всю имеющуюся информацию на международном и английском языках, на тот случай, если посетители не умеют читать.

В бухте показываются гондолы, постепенно они замедляют свое скольжение и останавливаются. Весь берег бухты разделен маленькими перегородками на отдельные причалы, выполняющие роль плавающих трапов. Пассажиры входят в предназначенные для них ячейки, и трапы переносят их к бортам гондол. Двери трапа и гондолы синхронно открываются, и пассажиры рассаживаются по местам. Через мгновение из бортов выдвигаются прозрачные пластины, вверху соединяющиеся в купол.

Полностью автоматизированные, управляющиеся для безопасности двумя дублирующими друг друга биокомпьютерами, гондолы покачиваются над полупрозрачной пластиковой поверхностью бухты. Мощные антигравы тихо гудят. Получив приказ к движению, суда одно за другим скользят к створу магистрального тоннеля и с тихим шипением гуськом устремляются в трубу тоннеля, светящуюся словно газоразрядная трубка. Гондолы обгоняют друг друга, постепенно наращивая скорость. В тоннеле судов не так уж много, в направлении север-юг транспорта почти нет. Большинство жителей стомиллионного Лос-Анджелеса предпочитают не покидать собственных микрорайонов.

На судне впереди звучит сирена. Через несколько минут труба начинает загибаться вниз и неожиданно наклоняется под углом в сорок пять градусов к горизонтали. Они пронзают уровень за уровнем.

Чиб смотрит сквозь прозрачные стенки тоннеля на копошащуюся жизнь проносящихся мимо уровней. Дома словно кварцевые блюда для огромных пирогов, поставленные друг на друга: нижнее — донышком вверх, а верхнее — наоборот, и все это сооружение покоится на толстой резной колонне.

На уровне 3-А труба становится шире. Теперь гондола стремительно несется мимо домов-приютов, вид которых заставляет маму закрыть глаза. Чиб сжимает ее руку и думает о своих сводных братьях, находящихся за этими пластиковыми стенами. Здесь живет пятнадцать процентов населения мегаполиса: умственно отсталые, помешанные, уроды, калеки, впавшие в детство старики. Все они толпятся. Искаженные лица прижимаются к прозрачным стенкам тоннеля, выпученные глаза равнодушно смотрят на проносящиеся мимо красивые корабли.