Во время второго путешествия Павла в Рим по морю его сопровождали некоторые из прежних спутников; другим искренне желавшим разделить его участь он не позволил подвергать свою жизнь опасности, так как знал, что новое тюремное заключение сулит гораздо более мрачные перспективы. В результате гонений число христиан в Риме при Нероне резко сократилось. Тысячи приняли мученическую смерть за свою веру, многие бежали из города, а оставшиеся пребывали в унынии: им то и дело угрожали расправой.
В Риме Павла бросили в мрачное подземелье, где он должен был находиться до окончания расследования. Поскольку его обвиняли в подстрекательстве к совершению самого подлого и страшного преступления против города и народа, он стал объектом всеобщего презрения.
Малочисленные друзья, помогавшие апостолу нести его бремя, начали оставлять его. Одни предали его, другие отправились в иные церкви, поскольку этого требовали интересы дела. Первыми ушли Фигел и Гермоген. За ними Димас, испугавшись опасности и сгущавшихся туч, оставил гонимого апостола. Крискента Павел послал в Галатийские церкви, Тита – в Далматию, Тихика – в Ефес. Сетуя на это, Павел писал Тимофею: «Один Лука со мною»
В это трудное время радовали Павла частые посещения Онисифора. Этот добросовестный ефесянин делал все, что было в его силах, чтобы облегчить бремя тюремного заключения апостола. Его возлюбленный учитель страдал за истину, а он находился на свободе и не щадил себя, чтобы сделать жизнь Павла более или менее сносной.
В своем последнем письме апостол говорит об этом верном ученике: «Да даст Господь милость дому Онисифора за то, что он многократно покоил меня и не стыдился уз моих, но, быв в Риме, с великим тщанием искал меня и нашел. Да даст ему Господь обрести милость у Господа в оный день»
Потребность в любви и сочувствии заложена в сердце самим Богом. Христос в минуту душевной муки в Гефсимании жаждал сочувствия учеников. Павел, хоть и переносил трудности и страдания с видимым спокойствием, очень нуждался в братской поддержке. Приход Онисифора, сохранившего верность апостолу в тяжелое время, когда все его оставили, радовала и утешала того, кто всю свою жизнь посвятил служению другим.
Глава 48
ПАВЕЛ ПЕРЕД НЕРОНОМ
Когда Павла призвали к Нерону на суд, он понимал, что смертный приговор неизбежен. Серьезность вменяемого ему преступления и господствовавшее повсюду враждебное отношение к христианам не давали основания надеяться на благополучный исход.
У греков и римлян обвиняемому разрешалось нанимать защитника, который представлял бы в суде его интересы. Силой аргументов, бесстрастным красноречием, а иногда и слезными мольбами такой защитник часто добивался оправдания узника или, по крайней мере, смягчения приговора. Но никто не рискнул быть советником или защитником Павла; рядом с ним не было никого, кто мог бы вести протокол, записывать выдвигаемые против него обвинения и доводы, приводимые им в свое оправдание. Ни один христианин Рима не встал рядом с ним в этот час испытания.
Единственное достоверное описание этих событий дано самим Павлом во Втором послании к Тимофею. «При первом моем ответе, – писал апостол, – никого не было со мною, но все меня оставили. Да не вменится им! Господь же предстал мне и укрепил меня, дабы чрез меня утвердилось благовестие, и услышали все язычники; и я избавился из львиных челюстей»
Павел перед Нероном – какой разительный контраст! Надменный монарх, перед которым человек Божий должен был отстаивать свою веру, достиг вершины земной власти, силы и богатства и в то же время – глубин нравственного падения. Никто не мог усомниться в его власти и могуществе, никто не мог противиться его воле. Цари сложили свои короны к его ногам. Могущественные армии начинали сражение по его приказу, и знамена, развевавшиеся над его кораблями, предвещали победу. Его статуи стояли во дворцах правосудия, и указы сенаторов, равно как и решения судей, были всего лишь отзвуком его воли. Миллионы склонялись перед ним. Имя Нерона заставляло трепетать весь мир. Вызвать его неудовольствие значило потерять имущество, свободу и жизнь; его хмурого взгляда следовало опасаться больше, чем чумы.