Дегустатор

Это произошло сегодня вечером, то есть я описал всю предысторию. Сейчас я сижу в своей комнате. Только что по небу промчалась падучая звезда. Благоприятное предзнаменование но для кого? Для Федерико? Миранды? Томмазо? Для меня? Увы, она сверкнула так быстро, что я не разглядел имени, написанном на ней. Выпью-ка я немного сока мандрагоры! Он помогает мне уснуть, а я должен выспаться, чтобы потом на свежую голову придумать, что же делать. Кстати, два дня назад начали прибывать гости, потому что завтра — первый день свадьбы.

Глава 29

День первый

Первый день окончен, впереди еще шесть! Спасибо тебе, Господи, за белену, хотя из-за нее у меня все перемешалось в голове. Надеюсь, то, что я помню, действительно произошло. С другой стороны, может, я просто хочу, чтобы это произошло? Если так, я не смогу определить, что было на самом деле — и моя жизнь, которая и так запуталась, пойдет совсем наперекосяк.

Хотя у меня ужасно устали глаза после того, как я закончил вчера писать, они отказывались закрываться, так что я пошел бродить по темному замку. Весь день рабочие и слуги трудились как пчелки, наводя последний блеск, но теперь здесь царила тишина, нарушаемая лишь храпом тех же самых уставших слуг, спящих во тьме.

Кухня была пуста, мягко светились печи. Кастрюли и котлы выстроились в ряд, словно солдатские шлемы. В каждом углу высились кучи овощей и сыра, стояли бочки с молоком, маслом из Лукки, вином из Орвьето, Сиенны и Флоренции, и все они ждали, как и сам замок — вернее, даже не замок, а весь Корсоли — начала свадьбы. Из кухни я вышел во внутренний двор. С трех сторон в лунном свете белели мраморные колонны, а впереди возвышался склон, превращенный в висячие сады. Святые угодники! Люди будут говорить о них, пока не вымрет род человеческий. Клянусь могилой матери, я никогда не видел такой красоты. Два месяца пятьдесят человек выдирали на холме сорняки и сажали цветы и кусты, надеясь, что Господь благословит их начинание. В своей безграничной милости он услышал их молитвы, и теперь склон представляет собой разноцветный гобелен, где смешались голубая, желтая, белая и красная краски — прямо-таки ожившая картина.

— Мы усовершенствовали саму природу, — сказал Граццари.

О Елена, как бы я хотел, чтобы ты увидела это! Я попросил герцога Федерико пригласить архиепископа Нима, но он отказался, заявив, что не любит французов. Где ты, Елена? Бежит ли твоя кровь по жилам быстрее при мысли обо мне? Простираешь ли ты руки в ночи, надеясь увидеть меня рядом?

Я прошел через дворец к пьяцца Фицци, где построили третью арку. Боже, какое чудо! В три раза выше человеческого роста, по обеим сторонам — статуи с гирляндами и цветами. Фигуры Виртуозы и Фортуны выглядели такими естественными, что, казалось, вот-вот оживут.

Оттуда было совсем недалеко до Лестницы Плача и Короли. Как и дворец, город затих. Слышался лишь ленивый шелест белых и красных флагов, развевающихся на крышах домов. Даже самые ветхие лачужки были прибраны и покрашены, а площадь Сан-Джулио совершенно преобразилась благодаря деревьям, кустам и цветам. Трудно поверить, что во время чумы площади не было видно под грудой мертвых тел. Именно отсюда мы будем смотреть на маскарад и caccia. Любовь Федерико к Миранде и впрямь изменила его. Вернувшись из Милана, герцог хотел воздвигнуть свои собственные статуи и скульптуры. А теперь он видит красоту закатов, пытается писать стихи, восхищается искусством Томмазо на кухне. Мысль об этом негоднике пронзила меня стрелой, и если минуту назад мне хотелось стукнуть в каждую дверь и крикнуть в каждое окно: «Все это ради моей дочери!» — то теперь я поспешил во дворец, чтобы убедиться, что Томмазо спит в своей постели, а Миранда — в своей.

Томмазо лежал на боку, с открытым ртом и слегка нахмуренными бровями. Что-то пробормотав, он вытянул голову вперед, будто пытаясь коснуться кого-то, лежащего рядом. Я побежал в спальню Миранды. Она тоже спала на боку. Лицо казалось бледным на фоне черных волос, губы полуотрыты, а ладонь прижата к груди так, словно она удерживает там чью-то руку. Меня вдруг охватила такая злоба на то, что ни не в силах обуздать свою дурацкую любовь! Я мог бы трубить их протянутые друг к другу руки — но что это даст? Их страсть не желает замечать никаких преград, стоящих между ними! Я вернулся в свою комнату и, измученный беспокойством, забылся тяжким сном.

* * *

В то утро герцог Федерико сидел на краю кровати, опустив ногу в тазик с уксусом, поскольку его внезапно одолел приступ подагры, и орал на Бернардо:

— Что это значит?

Бернардо бросил на меня недовольный взгляд, словно мой приход помешал ему, хотя мы оба знали, что он был мне благодарен.

— Миранда убегает, — медленно проговорил Бернардо, — и она хочет, чтобы вы гнались за ней как охотник, преследующий добычу.

Очевидно, Федерико опять что-то приснилось.

— Но когда я настигаю ее, — буркнул он, — она ускользает из моих рук!