Дегустатор

— Великолепны. — Он снова сплюнул. — Испания! Испания — вот это великолепно!

— Испания? Да что ты знаешь о ней? Ты никогда не уезжал из долины!

— Мне Витторио рассказывал. Испания великолепна.

— Значит, Витторио удрал в Испанию?

— Он капитан корабля!

— Ну да. А я король Франции.

— Ты завидуешь! — каркнул отец, погрозив мне пальцем. — Завидуешь!

— Дурак ты, — ответил я, сев на лошадь. — И я тоже дурак, что приехал.

Отец попытался швырнуть мне монеты, но пальцы их не выпускали.

Аббат Тотторини ждал моего возвращения. Его жирные щеки обвисли и тряслись от злости. Он прошипел, что все его вино выпито, а сыр и фрукты — съедены. Он, дескать, молит Бога о том, чтобы у всех моих детей выросли хвосты, а сам я подцепил французскую болезнь. Я ответил, что ему не следовало оскорблять меня до нашего отъезда, не то я расскажу Федерико, как он забавляется с монашками. И я не успокоился, пока не убедился, что слуги взяли с собой все недопитое вино и весь недоеденный сыр.

Чуть не забыл! Когда мы только подъезжали к аббатству, то увидели крестьянина, стоявшего посреди поля. Его тощее тело было одето в рубище, из которого торчали голые ноги, упиравшиеся в каменистую почву, как палки, оставленные на солнышке. Солдаты стали смеяться над ним, а он вдруг бросился бежать рядом с герцогской каретой, крича, что его дети померли с голоду, в то время как Федерико жрет, как свинья. Герцог высунул в окошко голову, чтобы посмотреть, кто там орет и почему, и тут крестьянин, лавируя между конями, вскочил на подножку кареты.

Oi me! Не знаю, кто удивился больше — крестьянин или Федерико. Рыцари в мгновение ока разрубили охальника саблями на куски. Он рухнул на землю, а то все продолжали кромсать тело несчастного, хотя душа его давно уже отлетела.

Федерико хотел поскорее добраться до Флоренции и остановиться у Бенто Вераны, богатого коммерсанта, который торговал с Корсоли. Большинство слуг остались в поместье, принадлежавшем Веране, но некоторые, и я в том числе, поселились в его палаццо с видом на реку Арно. Несмотря на то что Верана выглядел суровым аскетом с худым лицом и поджатыми губами, он обращался с нами уважительно, а в делах, говорят, был предельно честен. Дегустатора он при себе не держал и в первый же вечер за ужином сказал Федерико, что, поскольку считает его другом, ему будет обидно, если герцог побоится есть в его доме.

Федерико облизнул губы, не зная, что ответить.

— Ваша честь! — сказал я. — Герцог Федерико не боится, что его отравят. Просто у него деликатный желудок — в точности как у меня, и, пробуя его пищу, я могу предотвратить неприятные последствия.

Герцог кивнул, подтверждая мои слова. К сожалению, другие неприятности мне не удалось предотвратить так же ловко.

Флорентийцы едят иначе, чем это принято в Корсоли. Они употребляют больше овощей — тыкву, лук-порей, бобы — и меньше мяса. Кроме того, они любят шпинат с анчоусами, равиоли готовят с фруктами, а десерт — в форме гербов. А главное, они не злоупотребляют приправами, считая, что специи — это безвкусная похвальба своим богатством. Они вечно ходят с кислыми минами и так озабочены внешней благопристойностью, что она для них важнее сути.

Губы они вытирают не скатертью, а квадратными лоскутами, которые называются салфетками, и едят не с подносов, как мы, а с золотых тарелок, и к тому же прикрывают рот, когда рыгают.

— Мне приходится помнить столько всякой ерунды! — пожаловался Федерико за ужином. — Я почти не чувствую вкуса еды.

— Разве разговор за столом не важнее пищи? — отозвался Верана. Он считал свое богатство такой штукой, которой нужно управлять, а не наслаждаться, и ронял слова так осторожно, словно это были монеты из его кармана. — Неумеренное поглощение пищи ведет к обжорству, а оно затуманивает мозги, точно так же как неумеренное пьянство притупляет чувства. Поскольку тело вынуждено тратить энергию на переваривание, люди забывают о беседе и превращаются в скотов, молча набивающих животы. В моем доме первым блюдом в меню является разговор.

— Радость от прекрасных яств подобна радости от учения, ибо каждый пир — словно книга, — нараспев проговорил в ответ Септивий. — Блюда — те же слова, которые необходимо с наслаждением смаковать и переваривать. Как говорил Петрарка, «с утра я насыщаюсь тем, что вечером переварю; я проглотил мальчишкой то, о чем теперь лишь размышляю».

— В том-то и дело! — воскликнул Верана. — Быть рабом желудка вместо того, чтобы узнать за столом нечто новое, по-моему, недостойно человека. — Очевидно, тут он взглянул на лицо Федерико. Даже мне с моего места было видно, что губа у него отвисла ниже подбородка. — Ну да ладно, — сказал Верана. — Давайте приступим к еде. Только забудь о приправах, Федерико. Лучшая приправа — это общество добрых друзей!