Дегустатор

— Нет, конечно, babbo! Томмазо сказал, что не может обмануть твое доверие. — Миранда вышла из-за ширмы и положила руку на сердце. — Клянусь всеми святыми!

И в тот же миг я понял абсолютно точно, что она лжет. Я встал.

— Куда ты? — спросила она с тревогой.

Я не ответил.

Она схватила меня за руку.

— Ты мне не веришь?

— Верю.

— Если ты хоть пальцем тронешь Томмазо, я убью себя, babbo!

— С какой стати мне его трогать?

Ее глаза наполнились слезами.

— Я люблю его, babbo. Я люблю его.

— Знаю. А теперь поешь и поспи. И никому не рассказывай об изнасиловании, Миранда!

Томмазо лежал на своем тюфяке. Из-за шрама на правой щеке он казался старше, а поскольку волосы у него стали еще длиннее и курчавее, он выглядел как апостол Петр на картине в соборе Святой Екатерины.

— Хочу поблагодарить тебя за то, что ты спас Миранде жизнь.

— Ты просил меня позаботиться о ней, и я выполнил твою просьбу. Так что ты ничего мне не должен. Niente.

— Niente? — улыбнулся я. — Томмазо, которого я знал раньше, кричал бы об этом с крыш. — Мне хотелось добавить: «Потому что ты ни разу в жизни не побеждал в драке!» — Как это случилось?

Он пожал плечами.

— Мы столкнулись с этими типами на дороге. Я велел им пропустить нас, поскольку у Миранды чума, но они захотели увидеть ее шишки. Я сказал: «Нет!» Я сказал, что даму… даму…

— Надо уважать.

— Да-да, вот именно. Но эти сволочи заявили, что, если она не покажет шишки сама, они ее заставят. Поэтому я набросился на них.

— Храбрый поступок.

— К сожалению, пока я дрался с одним, другой надругался над Мирандой. — Томмазо замялся, а потом добавил, словно боясь забыть, что он должен сказать: — Я убил первого и прогнал второго.

— Миранда сказала, что второго ты тоже убил.

— Нет. Может быть… Я не помню. — Он нахмурился и отвернулся. Врать он не умел совершенно! — Они меня ранили. Мне еще повезло, что я остался в живых.

— Понятно.

Я смотрел на его шрам. Он был не таким глубоким, как выглядел на первый взгляд. Ей-богу, казалось, что кто-то осторожно нанес его так, чтобы не причинить сильной боли.

— А потом вы нашли лачугу.

— Раз Миранда тебе все рассказала, зачем ты меня допрашиваешь?

— Она сказала, что ты чудесно готовишь.

Томмазо смахнул со лба волосы и надул щеки. Он так легко поддавался на лесть!

— Я поймал свинью, если ты об этом. И зажарил ее с травами и грибами. А ночью мы молились Богу. Мы и за тебя молились тоже, — сказал он искренне.

— За меня? Почему?

— Потому что Миранда скучала по тебе. Мы знали, что в Корсоли люди мрут, как мухи, и что ты должен заботиться о Федерико. Она беспокоилась о тебе.

— А чем еще вы занимались?

— Пели песни. Танцевали… — Томмазо осекся, охваченный нахлынувшими воспоминаниями. — Это было… безумие.

— Безумие? Почему?

— Почему? — Он всплеснул руками от возбуждения, в точности как прежний Томмазо. — Весь мир вокруг нас умирал, а мы жили в этой хижине как…

— Как кто?

— А ты не понимаешь? — заорал он. — Мы были одни… Возможно, мы вообще остались одни в этом мире…

— Как вы с ней жили?

Я схватил его за горло.

— Как муж и жена! — Он не испугался и смотрел прямо мне в глаза. — Я не могу обманывать тебя, Уго. Убей меня, если хочешь. Мне все равно. Я люблю ее. Е mio l’amor divino [42]. L’amor divino, — повторил он.

«Она тебя тоже любит, — подумал я. — Так сильно, что наврала мне про изнасилование на случай, если у нее будет ребенок». Как я мог убить Томмазо? Он благополучно привез мою Миранду обратно. Благодаря ей он перестал быть трусом.

Я сказал, чтобы он не смел больше спать с ней.

— Наше соглашение вступит в силу через год. Если ты любишь ее, то сможешь подождать.

Каждое утро Миранда просыпалась с именем Томмазо на устах. Она шептала его имя, когда молилась. Она писала ему стихи и говорила, что они поженятся и уедут в Рим, чтобы Томмазо стал поваром папы римского. Она клялась, что будет любить его до самой смерти.

Поскольку Томмазо завоевал ее сердце, мальчишки перестали его дразнить. Теперь, когда он шел по замку под руку с Мирандой, его так и распирало от самодовольства. Он боготворил Миранду и дарил ей гребешки, ленты и другие безделушки. Он готовил для нее сласти из сахара и фруктов в форме птичек и цветов. Они могли часами сидеть на крепостной стене, обнявшись и лаская лица друг друга, гладя по волосам и не говоря ни слова. Миранда брала его короткопалые ладони в свои, целовала каждую отметинку от ожогов, прижималась лицом к его шее и пела ему песни.

Наблюдая за ними, я невольно думал порой, что между ними существует невидимая нить, подобная той, которую Ариадна дала Тесею, потому что стоило им на миг разомкнуть объятия, как их пальцы начинали слепо нащупывать что-то в воздухе, пока не встречались опять. Я часто подслушивал их разговоры; большинство из них я не помню, но один запал мне в память, поскольку в нем сказалась романтичность их натур. Они пожелали друг другу доброй ночи, и Миранда сказала:

— Ложись на правый бок и вытяни левую руку вот так. Я тоже лягу на правый бок и буду знать, что ты лежишь у меня за спиной, а твоя рука покоится на моем теле. Тогда я усну спокойно.