Дегустатор

Я услышал, как Пьеро шепчет Миранде:

— Пойдем со мной. Я дам тебе оливкового масла. Если ты вольешь ему в глотку масла, то, возможно, спасешь его.

— Скорее, прошу вас! — взмолилась Миранда.

— Не беспокойся, — хихикнул Пьеро. — Он выживет. Из коридора все еще доносились шаги снующих людей, крики и стоны. Слуги, заскочив посмотреть на меня, тут же убегали, будто опасаясь что-нибудь пропустить. Вскоре Миранда вернулась, приподняла мне голову и влила в рот оливковое масло. Через пару минут у меня началась такая рвота, что я мог бы изрыгнуть самого Иону. Миранда смеялась сквозь слезы и целовала меня.

— Babbo жив! — твердила она.

В комнату зашел Томмазо, брезгливо отвернувшись от моей блевотины.

— Что стряслось? — подозрительно спросил он.

— Что стряслось? — выдохнул я. — Дурак! Меня отравили!

— Еда Федерико не была отравлена, — нахмурился Томмазо.

— Нет, была! — сердито отрезала Миранда. — Что ты несешь? Babbo чуть не умер!

Она едва не набросилась на него с кулаками, но я прошептал:

— Принеси мне, пожалуйста, кусочек хлеба, Миранда!

Как только она вышла из спальни, я спросил:

— В чем дело? Ты же сам сказал мне: «Яд!»

Томмазо изумленно уставился на меня широко раскрытыми глазами.

— Да ты что? Будь еда Федерико отравлена, я предупредил бы тебя. Он отравил их пирожные!

Господи Иисусе! Выходит, все наоборот! Теперь я понял, почему Федерико не скупился на подарки и почему он был так удивлен, когда я в корчах упал на пол. Он собирался отравить Джованни, Эмилию и Пию, и то, что я притворился умирающим от яда, спутало ему все карты. Однако я по-прежнему никому не мог открыть правду.

— Но почему герцог убил Кристофоро? — спросил я.

Томмазо пожал плечами.

— Очевидно, он подумал, что Кристофоро предал его.

— Разве не Алессандро…

— Алессандро работал на герцога с той самой минуты, как приехал.

Откуда Томмазо это знал? Желая убедиться, что меня не заманивают в западню, я сказал:

— Мне действительно стало плохо! И косточка у меня в руке потеплела…

— Дай-то Бог, чтобы Федерико поверил тебе! — фыркнул он в ответ.

Федерико сидел за столом в доспехах, с саблей на боку. Я никогда раньше не видел его в военном обмундировании и сразу понял, каким грозным он кажется в бою врагам. За ним стояли Бернардо, Чекки и Пьеро. Алессандро не было — Федерико заточил его на время, пока не разберется в точности, что же произошло. Я медленно подошел к герцогу, поскольку совершенно обессилел от рвоты. Когда я встал перед ним, он вдруг вскочил, схватил меня обеими руками за шею и поднял вверх.

— Почему ты жив, черт возьми, в то время как мой лучший повар мертв?

У меня все поплыло перед глазами.

— Ваша светлость!

Я задыхался. Стук сердца отдавался у меня в ушах, я ощущал во рту вкус собственной крови.

— Это благодать Божья, ваша светлость! — воскликнул Чекки.

— Благодать?

Федерико отпустил меня, и я, харкая и откашливаясь, шлепнулся на пол.

— Если бы Эмилия и ее мать были отравлены, папа римский обвинил бы вас, — объяснил Чекки. — Но поскольку Уго стало плохо, теперь все знают, что злоумышленники покушались на вашу жизнь. Вам просто пришлось принять ответные меры. И отъезд Джованни послужит доказательством его вины!

Я готов был облобызать Чекки туфли! Неудивительно, что его называли корсольским Цицероном. Идея была поистине блестящая, и я возблагодарил Господа за то, что этот уважаемый и благородный синьор во второй раз встал на мою защиту.

— Жаль, что Уго не помер, — проворчал Бернардо. (Вот сволочь!) — Его смерть была бы самым убедительным доказательством намерений Джованни. Хотя… мы еще можем убить Уго.

— Но если его спросят, он скажет, что был отравлен, — сказал Чекки.

— Меня действительно отравили! — воскликнул я и, с трудом встав на ноги, протянул косточку, которую сам заранее разломал пополам. — Пресвятая Дева Мария сказала: если меня отравят, кость единорога сломается…

Федерико одним ударом выбил косточку у меня из рук.

— Оставьте меня! — приказал он. — Все, кроме Уго.

Дождь прекратился, но ветер все еще гулял по замку, словно пытаясь убедиться, что никому не удалось сбежать. Федерико откинулся на спинку кресла и опустил подбородок на грудь, сверля меня маленькими свирепыми глазками.

— Кристофоро положил яд в три скелета, предназначенных для Эмилии, Пии и Джованни.

Он умолк, ожидая моей реплики.

— Очевидно, он отравил ваше пирожное тоже, ваша светлость.

— Ты имеешь в виду вот это? — Федерико нагнулся и положил передо мной скелетик без ступни.

— Да, ваша светлость! — возмущенно воскликнул я. — Именно это!

— Ты правду говоришь?

Он вопросительно наморщил лоб.

— Святую правду, ваша светлость!

— Если нет — на дыбе ты все равно сознаешься!

— На дыбе я сознаюсь даже в том, что самолично распял Иисуса Христа, ваша светлость!

Федерико почесал нос и облизнул губы.

— Есть только один способ узнать правду. — Он подвинул скелетик ко мне. — Съешь его!

— Но если пирожное отравлено, вы потеряете своего лучшего дегустатора!

Федерико не сводил с меня глаз.

— Ты либо очень умный, либо очень везучий. А?

— Мне очень повезло, что я попал к вам в услужение, ваша светлость!

Федерико помрачнел.