— Твой друг, поэт, пишет гекзаметры или что это такое?
— Он вообще жжот!
Плавный рывок руля, зигзаг по всей дороге, снежный скрип, поворот.
— А мы уже, уже оставили, и еще какой!
— Тихо, сейчас главное:
Поэтому лучше ковать себе имя в ледовой стране И выбелить осень, что в сгнивших растениях скисла, Где холод предзимья твердеет внутри и вовне И не оставляет пространства для прежнего смысла.
— Ковать себе имя в ледовой стране? Какой молодец, твой поэт. Ради одной такой строчки… Эй, посвяти мне что-нибудь в своем журнале.
И, понятно, она опять чуть не зажала себе рот руками — а я, привыкший к этим неловкостям и оплошностям, и сам уже умело заполнял такие паузы мгновенно рождавшейся болтовней. Она же не виновата, что иногда железные скобки, держащие ее вместе, слабеют.
Мокрый снег вообще-то пахнет — влагой или арбузом? Нет, это не запах, это фон, на нем отчетливо воспринимается бензин.
За все это время нам, к счастью, так никто и не встретился. Ни машин, ни людей. С криками на два голоса «зима, ты сдохнешь, а мы останемся!» я плавно подвел гордую своим подвигом «Нексию» к единственному в рядочке почти не занесенному снегом черному прямоугольнику — то есть туда, откуда ее и вывел, — и торжественно заглушил мотор.
Ни одного человека во дворе, ни одного следа — только наши, уже исчезающие под белым пухом.
Перед подъездом Алина забежала вперед и, деликатно повернувшись спиной к двум-трем еще горящим окнам, распахнула шубу:
— Ты этого хотел? Вот.
И, уже на лестнице, по которой мы топали, оставляя снежные следы:
— Как хорошо, что у нас это было.
16. Между петухом и красной собакой
Она нашла себе работу очень быстро, эта Ядвига Слюбовска, дебютировав в новой газете: