Дефолт, которого могло не быть

Так же неясно, почему Задорнов отказался от помощи, которую ему предложил Маркес-Руарте. Когда он изложил свои трудности, связанные с планом движения наличности на июль-август, Маркес-Руарте, превышая имевшиеся у него полномочия, предложил использовать 1 млрд долларов из начального транша для пополнения средств Минфина сразу после сделки по реструктуризации ГКО [186] . Задорнов, правда, позднее заявлял, что это не он отказался, а МВФ отказал ему в его просьбе. Ясно одно: не имея исчерпывающих данных, мы вслепую неслись буре навстречу.

К концу июля на рынках началась паника. Видимо, у них появилось убеждение, что финансовая помощь оказалась временной и что ее вряд ли хватит даже до зимы. Доходность ГКО, составлявшая в пятницу 24 июля 55%, 27-го числа подскочила до 70%, индекс фондового рынка снизился на 5%, а курс рубля установился у нижней границы коридора.

Звучало много объяснений происходящему. Кто-то ссылался на решение Камдессю сократить размер транша и выраженное им таким образом недоверие, кто-то указывал на противоречивые результаты думской сессии, кто-то видел причину в состоявшемся 23 июля решении BNP ликвидировать свой портфель рублевых активов, кто-то считал, что всему виной общее желание привести баланс в порядок перед сезоном отпусков. Ни одно из этих мнений в отдельности не могло, конечно, объяснить события. Однако все вместе они воспринимались в контексте сохранявшейся политической неясности (Ельцин, например, за неделю до того говорил о возможных перестановках в правительстве и о «жарком» августе), и потому у инвесторов не могло быть особого желания возвращаться на рынок; они предпочитали понаблюдать со стороны.

Серьезные вопросы вызвал проведенный Минфином 22 июля аукцион трехлетних ОФЗ. Неожиданно и для рынка, и для самого Минфина он полностью провалился. Затем последовало объявление о новом аукционе, назначенном на 29 июля, на сумму 13 млрд рублей. Это превышало прогнозы текущих потребностей Минфина в наличности, и потому появились подозрения, что либо потребности правительства до тех пор недооценивали, либо возникли какие-то новые непредвиденные затруднения. В худшем варианте могло быть и так, что Минфин сам не очень понимал, что и зачем он делал.

Инвесторы всеми доступными способами пытались донести свою настоятельную просьбу о том, чтобы была немедленно сформулирована ясная стратегия заимствований и чтобы ей было обеспечено эффективное управление, желательно с участием МВФ. Стоит привести в связи с этим замечание, сделанное в те дни Алексашенко. По его мнению, у Минфина не было четкой стратегии – а если даже и была, то почему же тогда Минфин не делился ею с остальным правительством и с ЦБ? Вьюгин тоже признавался, что никакого четко составленного плана движения наличности у Минфина не было. Он говорил, что в министерстве использовали самые разные прогнозы для планирования дальнейшего финансирования, однако особой системности не было; Задорнов лучше всех в целом чувствовал и оценивал ситуацию, но при этом неохотно делился информацией.

В тот момент ни на рынках, ни в правительстве, ни в МВФ практически никто не знал, что Сбербанк, действуя то ли самостоятельно, то ли по указанию ЦБ, предъявил к обмену все имевшиеся у него ГКО со сроком погашения в июле на общую сумму 12,4 млрд рублей! Это была новость хуже некуда. Ведь когда двумя неделями раньше Задорнов обсуждал планы финансирования согласованной с МВФ правительственной программы, он чуть ли не в первую очередь исходил из того, что Сбербанк продолжит в еженедельном режиме все полученные от погашения ГКО средства тратить на покупку новых выпусков. К тому же объем конвертации, пришедшийся на других участников, оказался явно недостаточным, чтобы как-то существенно повлиять на движение наличности в ближайшие недели. Все вышло плохо: с одной стороны, конвертация долга получилась столь ограниченной, что на рынке зависли облигации, сроки погашения которых наступали очень скоро (и было ясно, что, погасив их, инвесторы не будут реинвестировать в новые ГКО); с другой стороны, рынок еврооблигаций захлестнула волна новых бумаг, и цены на нем рухнули.

Когда Минфин утром 28 июля узнал о случившемся, запланированный на следующий день очередной первичный аукцион ГКО был тут же отменен. Затем были отменены и все последующие аукционы.

С этого момента судьба всех оставшихся держателей ГКО была предрешена. Выбор у правительства оставался между дополнительной эмиссией для погашения всех еще имевшихся на рынке облигаций и конвертацией всего краткосрочного долга в новые среднесрочные инструменты.