Дефицит

Прошлой осенью в Москве был Всемирный конгресс по гипербарической медицине, послали Данилову, она поехала с удовольствием, приехала, собрались послушать ее отчет, рассказывала она живо, подробно, подогретая общим вниманием. Жили они в роскошной гостинице «Космос», сервис на исключительной высоте. «Как нас встречали, обалдеть можно!» Об иностранцах, о женщинах — «одни уродины» — одеты, обуты просто, драгоценностей минимум, только серебро и камни, а наших за километр узнаешь по талиям в три обхвата — тут она прямо обращалась к Малышеву, желая потрафить его вкусу, — и далее, как иностранки пожирали бутерброды с икрой, а наши жеманничали. Жила она в одном номере с узбечкой, доктором наук, та ее просто извела: кто твой муж, да кто твой любовник, почему у тебя золота нет? «Я ей говорю, что золото под ружьем не надену, это не модно, мещанство, посмотрите на иностранок, а она только рукой машет: «Ай, бишара-бишара», — нищая, значит, несчастная». Юра Григоренко вежливо прервал поток ее ювелирной информации, спросил, какая была аппаратура на конгрессе, видела ли она барокамеру. Видела, даже «залезала» в нее и оценила так: «Говорят о ней много, но мнения расходятся, большинство считает, что пользы от нее мало, а вред большой. Не то в Ташкенте, не то в Чимкенте был случай, рассказывали, просто ужас! Барокамера взорвалась вместе с персоналом, семь трупов. Там же кислород под большим давлением!» Тут, наконец, Малышев подал голос, громко переспросил: «Вместе с персоналом?» — «Да-да, представляете, Сергей Иванович?» — «Это в высшей степени справедливо!» — воскликнул Малышев и далее рассказал сам, что знал о барокамере — метод прогрессивный и способствует успешному хирургическому лечению больных с повышенным операционным риском…

— Нужно дать рекомендацию, нужно, Сергей Иванович, — с нажимом повторила Кереева. — Вы не мальчик, Сергей Иванович, понимать надо, гибкость проявлять надо.

— Возражаю категорически. А если без меня дадите, выступлю на собрании с отводом, предупреждаю вас заранее.

Кереева насупилась, взяла сигарету, щелкнула зажигалкой, закурила, сказала сурово:

— Вы рассуждаете не по-партийному.

Малышев фыркнул — а вы — по-партийному?! — но сказал сдержанно:

— Почему мы не можем принять в партию достойного человека, к примеру, Григоренко?

— Ну вы же не мальчик, — повторила она колко. — В партию идут люди убежденные, а Григоренко, что ваш Григоренко? Приходит на работу в джинсах, здесь надевает приличные брюки, чтобы больных не шокировать, а домой снова надевает джинсы. Так он и коммунистом будет — от и до. У него джинсовая психология, у вашего Григоренко.

«У вашего».

— Но вместе со штанами он не снимает своей убежденности, своего честного отношения к работе, своей инициативы. А у вашей Даниловой ничего этого нет. Кроме своей руки наверху.

— А вам не кажется, что оттуда виднее, кого принимать?

— Нет, не кажется. Виднее тем, кто работает бок о бок с будущим коммунистом. Устав партии для всех един, и никому не позволено делить его на два этажа, для верхов и для низов.

Кереева часто-часто задымила сигаретой.

— Ваша принципиальность, Сергей Иванович, у меня вот здесь! — Она провела себе рукой по горлу.

— Ни я, ни вы, Марьям Хакимовна, не собирались рекомендовать ее в партию. Вам это навязали, муж, видите ли. Муж он ей дома, в постели, а в больнице он ей никто! И я не позволю, чтобы в моем отделении распоряжались без знания дела, в обход и меня, и вас. Мы с вами не пешки. Вам должно быть известно, в партию рекомендуют низовые организации, где хорошо знают человека по его работе, видят его гражданское лицо.

— Вы слишком много себе позволяете, — сварливо сказала Кереева. — С вами все труднее работать!

Малышев посмотрел на ее сигарету, подумал — зря он бросил курить.

— У меня время обхода. — Он показал ей часы. — Позвольте откланяться. — И вышел.

Но на обход не спешил, надо было прежде что-то сделать, выпустить пары. Пошел в свой кабинет, держа кулаки в карманах халата. Что-то надо срочно предпринять, иначе пропадет весь день, он не успокоится. Посидел с минуту за столом и — позвонил в обком, помощнику первого секретаря.

— Говорит Малышев, член КПСС, хирург городской больницы, депутат горсовета. Прошу вас записать телефонограмму на имя членов бюро обкома.

Помощник вежливо согласился.

— Слушаю вас, товарищ Малышев, записываю.

— Прошел слух, что в городскую больницу поступила…

— Слух? — учтиво переспросил помощник. — Может быть, лучше начать с факта?

— Нет, прошу вас записать буквально, как я говорю.

И сказал про путевку. Продиктовал свои телефоны, рабочий, домашний, поблагодарил помощника, только теперь успокоился и пошел на обход.

Но не надолго успокоился. Если уж замкнуло с утра, то будет искрить до вечера.

— А что с Кларой? Где Клара? — Малышев четко знал, кто из сестер дежурит, и не терпел, если делали замену без его ведома. Сегодня дежурит Клара, но на обходе почему-то Маша.

— Так ведь Клара в отпуске, Сергей Иванович, — с улыбкой на его забывчивость пояснила Маша. — Она в институт сдает.

— А улыбаться нечему! — одернул ее Малышев.